Хранители смерти. Николай ЛеоновЧитать онлайн книгу.
не причастен ли к его убийству.
Однако после разговора с Катей Антошкиной мысли сыщика приняли иное направление. Его поразили ее слова о том, что к Бушуеву часто заходил «известный ученый». Сыщик был убежден, что речь шла именно об Овчинникове. «Если так, то получается, что трое погибших – Бушуев, Овчинников и Любарская – были знакомы, – размышлял Гуров. – Интересно, как Любарская относилась к живописи, в частности к работам Бушуева? Может быть, безумная версия капитана Волобуева не так уж безумна? Может, есть связь между живописью и убийствами? Как бы это проверить? Спросить у сестры Овчинникова? Но она живет далеко и вряд ли знает об увлечениях брата. Нет, нужно расспросить друзей ученого, его сослуживцев. Придется опять звонить Ганчуку…»
Обращаться за помощью Гурову не хотелось, но делать было нечего. Николай Ганчук нисколько не удивился просьбе сыщика и быстро выдал необходимые сведения.
– В случае с Овчинниковым сослуживцы и друзья – это одно и то же, – объяснил майор. – Я могу назвать двоих друзей, с которыми ученый вместе работал. Это профессор Евгений Васильевич Можайский и доцент, историк Людмила Карловна Эйдельман. При этом Можайский – практически ровесник Овчинникова, он лишь на год его старше, а Людмила Эйдельман значительно моложе, ей еще нет сорока. Она ученица обоих профессоров – Овчинникова и Можайского. Людмила Карловна одинока, воспитывает дочь-подростка. А вот профессор Можайский – почтенный семьянин, у него есть жена Ольга Анатольевна, двое дочерей и трое внуков. Вот, это практически все сведения, которые у меня имеются. Ну и, конечно, еще адреса и телефоны… Вы записываете?
Гуров записал нужные сведения. Подумав, он решил позвонить профессору Можайскому. «Он ровесник погибшего, знал его дольше и, наверное, лучше, – размышлял Гуров. – А доцента Людмилу Карловну оставлю на потом».
Однако разговор с профессором Можайским доказал сыщику, что в своих выводах он ошибся. Уважаемый специалист по Индии и Тибету, гуру санскрита и буддизма знал Овчинникова только с профессиональной стороны. Он, конечно, был осведомлен о художественных увлечениях друга, видел картины в его квартире, но сам к этим увлечениям относился с большой иронией.
– Смотрите, господин полковник, – говорил профессор. – Вот у меня есть древние персидские миниатюры. Разумеется, это копии, а не подлинники, но в нашем случае это не важно. Великие Моголы, завоевавшие Индию, принесли эти миниатюры с собой, и они стали частью индийской культуры. Посмотрите, какой совершенный здесь рисунок, какие яркие краски! Неужели пачкотня современных художников, все эти потуги авангардистов внесли что-то новое в живопись? В чем мы можем увидеть там прогресс? Я вам отвечу: ни в чем! То же самое я говорил и Федору Терентьевичу, но он и слушать меня не хотел. Нет, если вы хотите узнать о его дружбе с художниками, вам нужно обратиться к Людочке Эйдельман. Вот с ней Федор вел долгие разговоры о разных направлениях, стилях, о гуаши, акварели, мастихинах…
– А вы о чем беседовали с вашим коллегой, если не секрет? – спросил Гуров.
– Какой же тут может быть секрет? – удивился