Милый Ханс, дорогой Пётр. Александр МиндадзеЧитать онлайн книгу.
глаз, папа. Боком ты. Следи за собой.
– Ага. Принято.
И вот как-то само собой получается, что за столом мы уже среди приехавших, и вписались на удивление, как все стали, никакие не танцоры – люди просто, и люди обычные, добропорядочные, более всего трапезой озабоченные.
И перед нами официант навытяжку, пожалуйста. И кавалер Элизабет не сомневается:
– Суп для мадам!
– Я мадам, но суп какой? – интересуется Элизабет.
– Все знает человек. Предупрежден.
– В курсе, – кивает официант.
– Хотелось бы и мне, – капризничает Элизабет.
Кавалер обижается:
– Недоверие? Гороховый. Но без животных жиров, конечно. Просим прощения?
– Да, Ромка. Спасибо.
Благоверный Валенсии возмущается даже:
– Это какой же гороховый без свиной рульки, я извиняюсь?
– А вот такой. Протестный, считайте, – провозглашает кавалер.
– Ха-ха, против режима?
– Не ссать! Горох против свинины, ха-ха!
Благоверный тоже провозглашает:
– А для другой мадам как раз свинину! Насчет свинки как, золотце?
– Как вы страшно сказали! – вскрикивает Элизабет.
– А по-моему, ласково, нет разве? Свинка, – удивляется благоверный.
Элизабет головой качает:
– Тем отвратительней, ведь еще вчера бегала и у нее колотилось сердце!
– Кстати, тоже деликатес, хотя совсем не уверен, что вчера, – улыбается благоверный.
И Элизабет ему улыбается, друг другу они язвительно:
– Постами себя дрочите, а после свиней жрете, как свиньи!
Благоверный спокоен, строгий стал даже:
– Мы как звезда возгорелась. С сегодняшней ночи терпели долго-долго. Ты не трогай нас, родная.
– Свинку! – диктует официанту Валенсия.
И последние уже раскаты грома:
– Свинкой на сцене и будешь, – пророчит Элизабет.
Кавалер ее обнимает, шепчет:
– Моя звезда не на небе, моя вот она! Ты знаешь!
– Ромка, знаю.
– К твоей рифма напрашивается, – бормочет еще Валенсия, ее слово последним должно быть. И тишина, всё.
Мирно, усыпляя, звякает посуда, и внук у меня на коленке, супом его кормлю, на ложку дую, чтобы нечаянно не обжечь. Капризничает:
– Горячо!
– Подул.
– Мало.
– Ложку за меня, ну-ка!
– Обойдешься.
Удивляюсь:
– Платон, ёлки, век не виделись. Мог бы полюбезней. Ну, за маму тогда!
За маму все-таки проглотил, сжалился, тем более тут же сидит.
– Вер, – спрашиваю ее, – в темных очках чего? Удобней чтоб прятаться?
– Ага. Светобоязнь. Слезы сразу. Третий год в них.
– Третий год плачешь, то есть, пардон, наоборот, не плачешь? Вот денег возьмешь, раз приехала, сколько, не знаю.
– Спасибо.
– Сколько-то отслюнявят. Вер, тут бассейн у них знатный, между прочим.
– “Шератон”, между прочим. Из-за денег, думаешь, приехала?
– Думаю…