Обрывки. Павел ГушинецЧитать онлайн книгу.
потом она меня ночью растолкала, и мы поехали рожать. Всё что помню – выспаться в этот день мне не удалось, а ближе к полудню позвонили и сказали: «Всё, ты теперь папа».
Это я-то папа? Да я ещё Ассасин Крид на приставке не прошёл, какой из меня папа? Кто сказал тридцать лет?
Дня два мне показывали что-то из окна третьего этажа роддома. Присылали фотки сморщенного краснолицего существа. И это моя дочь? Вот это чудо с закрытыми глазами? Это человек вообще?
Потом примчался с работы их забирать. Так растерялся, что забыл купить букет. Вру, не забыл. Я даже не знал, что эти букеты покупать надо. Мне же никто и никогда не рассказывал, как детей из роддомов забирают. А в интернете найти не догадался.
Примчался, дрожащими руками взял из рук медсестры что-то в одеяльце с ленточкой. Привез домой, положил на тахту. Стою, смотрю, а ОНО спит. Тахта, кстати, знаменитая. Я, когда родился, меня тоже на неё положили. Я потом отдал её за шоколадку, чтоб эта порочная традиция ушла из нашей семьи. Мне эта тахта никогда не нравилась. Лет в тринадцать перестал на ней помещаться.
И тут ОНО проснулось. Закряхтело, заворочалось. И вдруг как захнычет! У меня – паника! Что делать-то?! Жена подошла, укачала, покормила. ОНО – опять спать. Так и зажили.
Первые года два от меня толку мало было. Ну, схожу с коляской и вокруг дома круги понарезаю. Ну, отвезу их в поликлинику или на массаж. Купать, правда, сразу взялся, Юльке тяжело было.
А где-то года в два это существо взяло меня за руку, в глаза заглянуло и говорит:
– Паписька.
И всё. Теперь я «паписька». Соня уже давно вымахала выше мамы. Чемпионаты по боксу и дзюдо выигрывает. Мамочки за моей спиной перешёптываются, мол, папа мальчика хотел. А я не знаю, чего хотел. Я вообще не понимал, как это, когда в доме дети живут. Особенно – твои дети. И вдруг – «паписька».
Мы с Сонькой – друзья. Все психологи мне говорят, что отношения папа-дочь должны по-другому складываться. А я не умею иначе, никто не учил. Как получается, так получается.
Поэтому разбаловал, конечно. Никого ни во что не ставит. И на шее сидит, ножки свесив, из отца верёвки вьёт. И ведь понимаю, что она, паразитка, делает. А сопротивляться не могу. Наверное, все отцы что-то похожее испытывают.
Года три ей было, когда мы первый рассказ придумали, потом ещё один. А первый сборник детских рассказов уже в её первом классе вышел. С тех пор я – детский писатель. Сонька по школе гордая ходит – ещё бы – папа-писатель. Про неё книжки пишет. На презентациях с видом кинозвезды раздаёт автографы. Только ошибается часто. Вместо «Софья» пишет «Софя». Но это дело поправимое, читателям её возраста даже нравится.
Так что, уважаемые читатели, никак я не могу определиться. То ли мне забросить взрослую литературу, впасть в детство и окончательно уйти в сказки, то ли всё-таки оставаться Доктором Лобановым? А то какое-то раздвоение личности получается.
Сижу я вечером, ваяю очередную нетленку про военных врачей. А тут подкрадывается это чудо, повисает на мне и заявляет:
– Бросай