Комната с выходом. 5 и 6 части. Александр Борисович ГайворонскийЧитать онлайн книгу.
камера считалась «беспредельной», о чём я узнал за время пребывания в ШИЗО (штрафном изоляторе). Там мне достался в качестве сокамерника бывалый вор Султан (Славка Солодовниченко). Выяснив причину моего 15-суточного «ареста» (драка с одним из придурков, которому я чуть не перерезал горло заточенной ложкой, вовремя разняли), Султан просветил меня, молодого и неопытного, относительно порядков и ситуации на тот момент во всей тюрьме. Знал он и Лёху Башая, тюремный телефон нёс о нем плохую информацию: беспредельщик, кумовской (то есть стукач, сексот оперотдела). Солодовниченко предложил мне способ перевода в другую камеру, где сидели его «кенты по салу», старые «воры с понятиями», которые не обидят и школу преподадут. «Ты малый способный, умный, крепкий, таким надо помогать», – приговаривал Слава. Едва не решив вопрос с контролёрами о моём переводе (по всему было видно, тюремщики уважали Султана), он внезапно исчезает из ШИЗО. То ли его тогда к следователю увели, то ли к адвокату, но он пропал. По окончании штрафного срока меня вернули в прежнюю камеру, где я прокантовался полгода в семье дерзкого и гордого «Пушкаря», единственного успешно противостоящего Башаю и практически никак от него не зависящего. Много чего было в камере, в том числе и серьёзная потасовка с подручным Башая, обострившая мои отношения с «рулевым».
С Пушкарём нас разлучил этап. На зону мне пришлось отправиться с беспредельщиком Лёхой. На мне, единственном из своенравной и гордой семьи Пушкаря (остальные этапировались кто куда), отыграться Лёхе не удалось – в зоне меня тепло встретили местные авторитеты, а сам Лёха в первые же дни по-своему хорошо устроился: с чьей-то подачи, может кума (начальника оперчасти) или самого хозяина (начальника колонии) оседлал СВП (секцию внутреннего порядка, местную «группировку» зеков-общественников), то есть стал её руководителем. Теперь беспредел продолжался на «законных» основаниях. В мою сторону руководитель СВП ещё на протяжении года поглядывал с затаённой яростью, а потом вроде как забыл, поскольку персона моя растворилась в недосягаемом для сэвэпэшников, кэмээсников (КМС – культ-массовая секция) и прочих козлов мире промзоновских цеховиков, касту неприкасаемых. Нашей крышей были чиновники из управы (управления исправительно-трудовыми учреждениями), да местные авторитеты, многих из которых обычные зеки и в глаза никогда не видели. Законспирированные бендежки таких «королей» не всем ментам-то разрешалось посещать. Зона была огромной, а промзона с её многопрофильным производством вмещала в себя множество корпусов, связанных между собой аж подземными переходами. В них и обустраивала лагерная элита роскошые апартаменты со всеми благами технического прогресса. Там было всё – от японских телевизоров и видеомагнитофонов до шикарных девочек, завозимых с воли по ночам.
Башаю по прошествии пяти лет голову всё же проломили. Видимо, где-то зарвался. Из областной больницы назад в колонию ему вернуться было не суждено. Я освободился по звонку, отсидев положенные годы, и