Амалия и мы. Ю_ШУТОВАЧитать онлайн книгу.

      Меня фрау Марта звала деточкой, считала ребенком и ничего по дому делать не позволяла. Не положено. Таков порядок. Иначе на что здесь она?

      Да не в Марте дело. Давайте уж к кульминации. Несколько театрально звучит, согласна. Но это и был театр. Или, как говорили в моем детстве, кино и немцы.

      Вернулась с прогулки, захожу в гостиную, а там Майкл. Тот самый, с которым болтались по клубам на Пляс Пигаль. Я его сразу узнала, такое лицо трудно забыть: глаза круглые, чуть навыкат, как у аквариумных рыб и усы, знатные такие, полковничьи, рыжеватой скобой обводящие пухлые капризные губы. Сидит Майкл в кресле нога на ногу, перед ним на манерном столике серебряный подносик с чайным прибором. Марта его впустила? А сама где? Я мимо кухни проходила, это ее, можно сказать, святая святых, но там пусто, хранительницы очага нет.

      Я воззрилась на гостя удивленно, а он, даже зад не оторвав от кресла, по-хозяйски так рукой на чайничек указует:

      – Присаживайтесь. Вам с сахаром? Или сливок добавить по-английски?

      – А фрау Марта где?

      – Отлучилась в лавку. Сказала, ветчина закончилась. Вам не кажется, что Марта – самое подходящее имя для прислуги?

      Вот уж чудо – наш нежный Цербер оставил в доме постороннего человека и ускакал по своим делам. Или Майкл не чужой в этом доме?

      Я заняла второе кресло. Они стояли не напротив друг друга, а несколько боком, и, разговаривая, приходилось поворачивать голову к собеседнику. Искоса глядя в полковничьи усы, говорю:

      – Майкл, вы неудачно зашли. Клаус в отъезде, вернется только через неделю.

      Он, растянув свои подвижные губы в подобие улыбки:

      – А я не к своему другу Клаусу нынче. Я нынче к вам, – и уставился выкаченными гляделками мне в лицо.

      – А-а-а… – не знаю, что еще добавить, поэтому прячусь за глотком подостывшего чая.

      – У вас такой забавный акцент в английском.

      А мы, как и тогда, в Париже, говорим по-английски.

      – Вы ведь француженка, да?

      – Я родом из Бретани, – говорю, – бретонка.

      Улыбка его становится приторной, сиропной. Хочется взять салфетку и оттереть лицо от этого липкого взгляда.

      – Ну, если вы бретонка, Амалия, то я испанская летчица.

      Я поперхнулась, закашлялась, слезы брызгами, в животе еж завозился. Чего я так испугалась? Пока кашляла, кой-как с мыслями собралась, улыбаюсь вымученно:

      – Амалия? Клаус рассказал вам про мою шутку?

      Этот холодный пучеглаз чашечку отставил, бледные пальцы шалашиком перед грудью сложил:

      – Ну какие шутки, девочка моя?! – фамильярничает. – Амалия Веттер, подружка Петера Куолема. Кстати, мои соболезнования, ты ведь испытывала к нему теплые чувства.

      Я попала в сети. Только пока не могла понять, куда, на какой бережок тянет меня этот похожий на рыбу рыбак. Что-то подсказывало мне, что лучше не дергаться, не запутываться