Мы и Россия. Игорь ХаричевЧитать онлайн книгу.
на кого пишешь.
А если по мере того, как делаешь оба эти дела, ты понемногу проникаешься идеями тех вождей, к которым подставлен?
Идеи – в духе проклятых вопросов. Надо устраивать шествия, митинги и демонстрации, требуя своего права на эти шествия, митинги и демонстрации. Масляное масло? Антивещество в роли вещества? Кому должен сочувствовать герой Харичева, подвешенный на верёвке о двух концах? И тем, и другим – вполне в духе отечественной традиции, где тайные организации и секретные службы шуруют параллельно, то есть с двух концов разом?
А в чью пользу и во имя чего шуровал Евно Азеф? Штатный чин Департамента полиции и одновременно – руководитель боевой организации эсэров – он когда был искренен: когда выдавал боевиков властям, спасая тем самым от гибели важных начальников, или когда организовывал теракты, обрекая этих самых начальников на гибель? (Между прочим, обрёк и попа Гапона, который тоже не поймёшь кто: то ли провокатор, увлёкший рабочих на кровавое шествие, то ли радетель за рабочих, надеявшийся им помочь).
В отличие от Гапона, Азеф сумел отвертеться если не от смертного приговора, то от его исполнения – удрал. Умер в 1918 году от болезни почек, своей смертью, в германском госпитале.
В России ему не дали бы умереть своей смертью: угробили бы или родные эсэры, или родные полицаи – в зависимости от того, какой конец верёвки оказался бы реальнее, то есть ближе. И уж точно прав Харичев: само наличие такой верёвки о двух концах – роковой выбор человека, решившегося на активное участие в нашей истории.
Интересно, а Дмитрий Богров был когда искренен: когда работал тайным агентом на полицию (и стрелял в Столыпина при явном её попустительстве) или когда входил в организацию эсэровских боевиков-максималистов, то ли провоцируя их на смертельные подвиги, то ли отдаваясь этому смертельному делу всей душой? Полиция его не выгораживала – казнила незамедлительно (через десять дней после покушения). Голову петле Богров подставил спокойно и с достоинством (потому что ненависть к Столыпину и ко всей правящей камарилье была истинным символом его революционной веры?).
Где же там вера, а где имитация? Где подвиг, а где провокация? В какой синодик вписывать человека, когда будущее, за которое он отдаёт жизнь, наконец, наступает? И что это за светлое будущее, которое требует тёмных жертвоприношений?
А уж от чего не удрать и не отвертеться: будущее – не подарочек.
Я имею ввиду великое будущее. Если распадёмся, переродимся, исчезнем как великий народ, проклятые вопросы снимутся сами собой. Если же и дальше суждена нам судьба великой страны, то великое будущее всегда тяжко, горько. И тогда надо быть готовыми ко всему. Кроме одного варианта (сейчас я напомню заголовок предыдущее книги Игоря Харичева), что будущее будет преподнесено нам в подарок.
Притопает в образе ещё одного коня, подаренного грекам-троянцам греками-данайцами?
Про такого коня и написал Вергилий в «Энеиде», вложив в руки Лаокоона копьё, а в уста – фразу, которая вошла в золотой фонд всечеловеческой мудрости:
– Quidquid id est, timeo