Ледник Плакальщиц. Майя Георгиевна ПолумискоЧитать онлайн книгу.
Первоцвет», – я протягиваю руку и снова глажу оленя; рога, уши, хочу потрепать по шее, но пальцы соскальзывают в обрубок гниющей раны. Я нащупываю выступы позвонков. Заветренная плоть пахнет гнилью. Наверное, она уже зеленовато-бурая, ее едят мелкие червячки и тундровые мухи.
Я отдергиваю пальцы.
В темноте разговариваю с собой. Нико тоже где-то рядом, да? Он по другую сторону завесы. Мы оба в этом мире, в дырке и в камне. Наверное, Нико тоже в карцере. Он младше меня на два года. Он всегда был храбрым мальчиком, так что не испугается никакой мглы.
В тундре легко заблудиться, если не уметь читать приметы по мхам, по оленьим зубам, по цветкам камнеломки, алмазному листу и багульнику, по ручью и рыбам, по леднику Инд, по звездам.
В тундре все просто и понятно.
Я иду в темноте, и я надеюсь выбраться.
А потом просыпаюсь. По-прежнему в карцере. В животе немного бурчит от голода, не могу вспомнить, когда кормили – и кормили ли вообще. Думаю об Аленке: ей ведь помогли, да? Не бросили же умирать, так не делается. Великий Вождь говорит про заботу о детях. Повторяет в своих речах, что ребенок – это будущее, поэтому женщины должны рожать, но не забывать о своих обязанностях как граждан Республики Индар. Смотрительницы твердили нам тысячу раз: вы не пленники и не преступники. Пока еще нет. Коллектив дает вам второй шанс.
Аленке так нужен этот шанс, и я шепчу, обращаясь то ли к Вождю, то ли к кому-то еще: помоги ей.
Но только снова проваливаюсь в холодный сырой мрак.
Свет выдергивает ударом в лицо. Я съеживаюсь, прижимаюсь щекой к стене. Отворачиваюсь. Открыли дверь настежь, а снаружи белое-белое, выступают слезы и прилипают к ресницам. По-настоящему не плачу, всего лишь прикрываю голову от перевернутой темноты. Сейчас смотрительница – почему-то уверена, что это будет Анна, – рявкнет: «Марта Сюин, на выход». Мне разрешат принять душ, переодеться. Потом надо будет постирать одежду в чуть теплой воде, скребя колючим сухим мылом. Чан глубокий, от усталости шатает, руки дрожат. Зато еще потом покормят – целая тарелка похлебки, если повезет, то с куском хлеба и масла. После карцера дают прийти в себя, работник все равно из меня сейчас никакой, я стучу зубами, жмусь к стене, которая пахнет сырой штукатуркой, плесенью и мочой, и жду приказа.
– Это она?
Голос мужской.
Странно. В «Солнышке» почти нет мужчин.
– Да, товарищ, – говорит Лян Ксилань сладко, словно пролила себе в глотку банку свежего меда. —Девчонка провинилась непослушанием, неповиновением, самовольно оставила рабочее место…
– Довольно. Я ее забираю.
Тогда Лян Ксилань произносит то самое: «Марта Сюин, на выход». Я заставляю себя идти. Вокруг слишком светло. Я едва не падаю, меня подхватывает мужская рука.
– Осторожнее, девочка, – человек чуть усмехается.
Глаза не привыкли, сероватый вездесущий свет как полуденное солнце, отраженное ледником. У меня болит голова. Лицо залито слезами. Я все равно думаю о том, что здесь мужчина, настоящий мужчина, а я вся