Искренность после коммунизма. Культурная история. Эллен РуттенЧитать онлайн книгу.
набрала только 51 совпадение, а «новый реализм» – 109484.
Другими словами, российские блогеры и участники чатов используют понятие «новая искренность» охотнее и чаще, чем другие «постпостмодернистские» обозначения. И нетрудно понять, почему так происходит. Во-первых, выражение «новая искренность» проще, чем отдающее наукообразием сочетание «постпостмодернизм» или придуманные Эпштейном термины с префиксами «пост-» и «транс-». Хотя, как указывал сам Эпштейн, в высокоинтеллектуальных постмодернистских кругах с настороженностью относились к таким понятиям, как «душа», «слеза» и «искренность», эти слова тем не менее всегда сохраняли важное место в массовой культуре. Во-вторых, – и это, возможно, еще важнее, – искренность длительное время занимала особое место в российском общественном сознании, в особенности с тех пор, как в 1953 году статья Померанцева об искренности в литературе проложила дорогу для критического переосмысления сталинизма. К ней мы вернемся в первой главе.
НОВАЯ ИСКРЕННОСТЬ: МОЙ ПОДХОД
В дальнейшем изложении я постараюсь показать, как работает риторика новой искренности, и поместить ее в исторический контекст. При этом меня будет особенно интересовать само слово «искренность». Чтобы избежать стилистической монотонности, я буду иногда заменять его на близкие понятия, такие как «честность», «открытость» или «доверительность». Но я прекрасно осознаю, что подобные слова не являются полными синонимами «искренности». Однако меня интересует не широкий тематический кластер, который они образуют вместе взятые, а «семантическая история» (Begriffsgeschichte) слóва «искренность» и те коннотации обновления и возрождения, которые сегодня с ним связываются.
В первой главе будет дан исторический и транснациональный обзор риторики искренности – и в особенности тех прежних традиций словоупотребления, которые повлияли на сегодняшний дискурс об искренности. Дальнейшие главы будут касаться современной России. В них я предложу более или менее хронологически последовательное исследование риторики «новой искренности» от первого появления этого понятия в середине 1980‐х годов до начала 2010‐х, когда и была написана бóльшая часть этой книги85.
Три главы, со второй по четвертую, прослеживают траектории развития риторики новой искренности в этот период. Они показывают, как со временем оно из понятия, используемого узкой группой авторов и художников, превращается в мейнстримный речевой оборот. В 1985 году уже известный к тому времени андеграундный поэт Дмитрий Пригов ввел это понятие в качестве поэтической формулы. В то время Пригов выпустил в самиздате сборник стихотворений под названием «Новая искренность». В предисловии к нему он объяснял, чем искренность его стихов отличается от традиционной поэтической искренности. В своей излюбленной суховато-академической манере Пригов писал: «Поэт, как и читатель, всегда искренен в самом себе. Эти стихи взывают к искренности общения, они знаки ситуации искренности со всем пониманием условностей как зоны, так и знаков ее проявления»86.
Эти цифры возникали при поиске по блогам с помощью blogs.yandex.ru, при включенной опции «все блоги и форумы». Я ограничила поиск блогами и форумами, поскольку они больше говорят о популярности того или иного термина. В тот же день поиск тех же сочетаний в «Google» дал 7160 совпадений для «новой искренности». Это число гораздо выше, чем цифра 1680 для «новой подлинности», но весьма невелико по сравнению с 28 500 совпадениями с «новым реализмом» – однако и в русском переводе результаты поиска искажены двойственностью значения этого (кино-)термина. Показательны для проблем, свойственных онлайн-поисковикам, были результаты и для «новой искренности», которые я получила в январе 2012 года: согласно результатам, показанным на первой странице, эта фраза (кириллицей) набрала всего 28 совпадений; однако, когда я перешла на вторую страницу и далее, число совпадений увеличилось примерно до 1340 (число варьировалось по мере перехода на следующие страницы).
Строго говоря, разговор о новой искренности начался еще в советские времена. Тем не менее я говорю по большей части о постсоветском дискурсе, поскольку публичное обсуждение этой темы началось только после распада СССР.