Проклятие Че Гевары. Александр КолпакидиЧитать онлайн книгу.
армия понесла три четверти всех своих потерь во время войны: 10 тысяч человек были взяты в плен, 28 тысяч – убиты или пропали без вести.
После трагедии у Нанавы боливийское общество захлестнули антивоенные настроения, объединившие практически все слои нации. В 1933 и 1934 гг. в ряде соединений и даже в Военном колледже произошли попытки восстаний. Саламанка демагогически обвинил в неудачах военное командование, пойдя на прямой конфликт с генералитетом, и попытался снять с должности командующего армией авторитетного генерала Энрике Пеньяранду дель Кастильо, однако 27 ноября 1934 года военные арестовали президента. Главой заговора был давний враг Саламанки начальник Генерального штаба полковник Давид Торо. Немаловажную роль в свержении президента сыграл и герой войны майор Герман Буш – бесспорный лидер младших и средних офицеров боливийской армии <…>
Сентено. 15.47. Улица Кеннеди…
Ворота, ажурные кованые решетки на окнах. Дверь боливийского посольства, тяжелая, странного – густого и темного, будто венозная кровь – бордового цвета. Тот же секретарь, сухо-предупредительный. «Проходите…» Тут уже никаких заминок. Он движется деловито и быстро, и ты еле поспеваешь за ним по коридору, а потом по лестнице, выдержанным в помпезном колониальном стиле. Вы проходите сквозь анфиладу двух комнат, где царит тот же стиль, и упираетесь в белую, плотно закрытую дверь. Секретарь замер на миг, точно прислушался к тому, что происходило по ту сторону двери. Ни звука не доносилось. Тогда он уверенно постучал.
«Господин генерал, Герман Буш младший…» Ни звука ты не услышал в ответ. Видимо, секретарю, доложившему с четкостью адъютанта, подан был знак. Торжественно, как камердинер, он сделал рукой приглашающий жест. «Проходите»…
Пытаясь унять сердцебиение, ты входишь в небольшой кабинет. Свет апрельского дня из окна приглушен занавесками с густым рисунком. Пол-окна закрыто плотной гардиной, набрасывающей сумрак на всю левую сторону комнаты, стены которой под самый потолок заставлены книжными полками. С этой же стороны, ближе к окну, почти у самой гардины ты видишь фигуру сидящего за столом. Черты лица и детали костюма размыты густой тенью от гардины, он сидит над стопкой каких-то бумаг, аккуратно разложенных в две стопки среди письменных приборов и других стопок бумаг, папок и книг, распределенных с такой же аккуратностью, даже, можно сказать, с педантичной расчетливостью, которая сразу бросалась в глаза. И ты понимаешь, что гардина и игра теней тоже входят в этот расчет. Зона света, не сдерживаемого гардиной, полновластно накрывает практически всю поверхность стола, ещё неразличимее кутая пологом тени фигуру сидящего. Он по-прежнему не произносит ни звука, и ты чувствуешь на себе, как на блюдечке выставленном под юпитеры апрельского дня, пристальный изучающий взгляд. И тут ты различаешь почерк на листах.
– Вы как раз читали мою рукопись, господин генерал?
– У вас хорошее зрение, Герман Буш младший…
Тот