Жизнь прес-мы-кающихся. Сборник рассказов. Олег ВеденеевЧитать онлайн книгу.
в каждом, оказался в нем спрятан слишком глубоко – еще в детстве он спустился в тайную шахту его души, а попытавшись подняться, застрял в лифте.
– Вы плосто зажмультесь, и начните говолить лечь как песню – на вдохновении, на эмоциях! – учил Кальценбоген.
Святкин переспрашивал куда лечь, потом понимал, кивал, зажмуривался:
– Дорогие друзья! (кхм) Сегодня, в день славного юбилея… (нах снова был подавлен усилием воли) Каждый из нас не просто смотрит на свой регион… (пауза) Он…
– …Чувствует, – подсказывал профессор. – Ну-ну!
– Чувствует себя…
– Холошо! Кем чувствует? – подначивал кудесник слова.
– Частицей единой… – мучение отражалось на лице Святкина, и с гримасой боли он выдыхал: – Не могу нах!
– Надо лаботать над лечью! И все будет хо-ло-шо!
Бородач забирал свой гонорар, а красный от натуги Святкин опять подставлял лицо пыльному ветру и беззлобно думал: «Сам-то ты, падла, „рэ“ не выговариваешь! А нате-ка, профессор!»
Никогда еще Святкину не приходилось так напрягать свой речевой аппарат. Для него стало откровением, что губы и язык, эти бледные тени бицепсов и трицепсов, можно, а в его случае нужно упражнять, тренировать, накачивая силой и мощью живого слова. Каждое утро после зарядки и бритья он на полчаса запирался в туалете и… упражнялся. «Ыых! Оу-оу! Вау! Ммм-ммм!» – эхом неслось многократно повторенное, пока Святкин старательно выворачивал губы, вытягивал язык и ставил его ребром, помогая себе пальцами. «Карл у Клары угнал МакЛарен, а Клара у Карла угнала Корвет… Кромсал короед кору карельской берёзы… Чиновники чаевничали чаем по-чиновничьи…» И так до тех пор, пока жена и дети (а их к тому времени было уже двое) не начинали стучать в дверь, требуя плановой встречи с унитазом.
Из абсолютной неспособности к импровизации вытанцовывался невеселый диагноз. У Святкина начиналась депрессия. Проклятое косноязычие грозило стать не просто тормозом на пути его блестящей карьеры – бетонной балкой на рельсах! Но вот что странно, оно никогда не мешало его общению с шефом. Конечно, на трибуне, перед телекамерами языкастый губернатор умел собраться и выдать на-гора хоть фразу, хоть целую речь – несколько шероховатую с точки зрения просвещенных носителей русского языка с еврейскими фамилиями, но необычайно эмоциональную, удобоваримую, «нашу». На этом его языковая разница со Святкиным и заканчивалась. В спокойной деловой обстановке шеф всегда переходил на особый сленг, ставший в постпацанской России, управляемой в массе своей выпускниками советских техникумов, чем-то вроде аналога французского языка русского дворянства. Сленг этот, состоящий из штампов, клише, канцеляризмов, площадной брани, обрывков сальных анекдотов, сторонних слов и звуков, не всегда человечьих, между прочим, позволял Святкину свободно общаться с любым представителем власти. Из чего следовало, что