Божественная комедия безбожников. Михаил ГромовЧитать онлайн книгу.

      Спортсмены, шлюхи там, артисты,

      Идти готовые во власть,

      И проститутки-журналисты,

      Во власть готовые попасть.

      Короче, там ханыг не счесть,

      В резерве поиск неуместен,

      Но счас я вспомнила, что есть

      Супергерой, он всем известен.

      Мужик тот жил не для наград,

      Хотя с размахом он дерзал,

      И миллионам прямо в Ад

      Дорогу кепкой показал.

      Он всех повел как будто в Рай,

      Но по дороге заплутался,

      Ну а народу лишь давай,

      Он за вождем идти старался.

      Лежит он в центре Златоглавой,

      Туда не въедешь, там кирпич.

      Мудищев молвил: «Боже правый!

      Да неужели сам Ильич?» —

      «Ну да, Ильич! Ты прав, Лука,

      Но наберись еще терпенья,

      Ильич в гробу лежит пока,

      А я начну счас оживленье,

      Вот заклинания шепчу,

      Уже в углу зажглась свеча,

      Еще чуть-чуть! Ну все, прошу:

      Встречайте стоя Ильича».

      В квартиру въехал броневик,

      А на броне его сидел

      В потертой кепочке мужик

      И хитро так на всех смотрел.

      Потом вскочил, сорвал кепчонку,

      И хоть росточком был он мал,

      Но грозно выставил ручонку

      И что есть силы заорал:

      «Буржуям смерть! Вся власть народу!

      Вас революция зовет,

      Напейтесь в доску за свободу,

      Опохмелитесь и – вперед».

      Ильич завелся, Боже правый,

      Слюной стал брызгать, черт картавый,

      Под люстрой лысина блестит,

      Бородка клинышком торчит,

      Но голос, как набат церковный,

      Стал непрерывно повторять:

      «Мир капитала – мир греховный!

      Давно прогнил, пора свергать».

      Муза захлопала в ладоши:

      «Привет, Ильич! А ты все тот же.

      Трясешь дырявыми портками,

      Пугая дяденек с деньгами.

      Пора, Ильич, остепениться

      И к революциям не звать,

      Людей богатых не пугать

      И голой жопой не хвалиться». —

      «Дерзка ты, Муза, на словах,

      Во мне, смотрю, засомневалась,

      Мечтала раньше о делах,

      Но вот трусихой оказалась,

      Была ты раньше посмелей,

      Богатых очень не любила,

      Под Клару Цеткин все косила,

      Дружила с Наденькой моей.

      Когда лежал я в мавзолее,

      Ты все с артистами балдела,

      Но все равно ты всех милее,

      Ты воскресить меня сумела.

      Но лучше бы лежал в гробу,

      Как сельдь соленая под шубой,

      Что здесь творится – не пойму,

      Жизнь стала жадною и грубой.

      И где мои большевики?

      Мои соратники, друзья,

      Ну где латышские стрелки?

      Или стрелять в людей нельзя?

      Никто не думает о том,

      Что революция в загоне,

      Где раньше был мой совнарком,

      Сидит