Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв (сборник). Уильям ГибсонЧитать онлайн книгу.
– сама ему об этом рассказывала, – так что свернувшийся там, у нее внутри, будущий Бобби Ньюмарк впитал в себя тысячи и тысячи часов «Важных мира сего» и «Атланты». Но об этом он не любил думать – о том, что лежал, свернувшись, в животе Марши Ньюмарк. От этого он потел и к горлу подступала тошнота.
Мама Марша. Только в последний год или около того Бобби начал достаточно хорошо понимать окружающий мир (как он теперь это сознавал), чтобы спросить себя, как же ей удается жить такой жизнью – если это можно, конечно, назвать жизнью, – между ее бутылкой и призраками из разъема? Время от времени, когда она была в подходящем настроении и после нужного числа глотков, она еще пыталась рассказывать байки о его отце. С четырехлетнего возраста Бобби знал, что все это дерьмо собачье, поскольку детали раз от разу менялись, но с годами он даже начал находить в этих историях определенное удовольствие.
В нескольких кварталах к западу от клуба Леона нашелся разгрузочный тупик, отделенный от улицы мусорным контейнером, на щербатых и погнутых стенках которого поблескивала свежая синяя краска. Над тупичком косо висела одинокая галогенная трубка. Бобби отыскал удобный бетонный выступ и сел, стараясь не прижать к стене «Оно-Сэндай». Иногда приходится просто ждать. Это было одним из правил, которым научил его Дважды-в-День.
Контейнер был до краев завален мешаниной самых разнообразных промышленных отбросов. Барритаун не обошелся без своей доли «серых», полулегальных производителей, той самой «теневой экономики», о которой так любят трепаться физиономии в новостях. Бобби никогда не обращал внимания на эти рожи. Бизнес. Все это бизнес – ни больше ни меньше.
Вокруг галогенной трубки мельтешили по кривым орбитам мотыльки. Пустым взглядом Бобби смотрел, как трое малышей, самое большее лет десяти, штурмовали синюю стену контейнера при помощи грязно-белой нейлоновой веревки с привязанной к ней самодельной «кошкой», которая, вполне вероятно, раньше была частью одежной вешалки. Когда в самую гущу мусорного пластика перевалил последний, веревка быстро утянулась наверх. Мусор тут же начал шуршать и поскрипывать.
Совсем как я, подумал Бобби, я тоже раньше возился в таком же дерьме, заваливая комнату трендец диким хламом. Однажды сестра Линга Уоррена нашла в таком контейнере чью-то почти целую руку, рука была завернута в зеленый пластик, стянутый резинками.
Когда у Мамы Марши случались на час-другой приступы религиозности, она заявлялась в комнату Бобби, выметала весь его лучший хлам и налепляла над кроватью какие-нибудь жуткие самоклеющиеся голограммы. Может, Иисуса, может, Хаббарда, может, Деву Марию. Когда на нее находило, ей это, в общем, было без разницы. Обычно это основательно выводило Бобби из себя, пока не настал тот день, когда он настолько вырос, что пришел в гостиную с молотком в руках и занес его над «Хитачи»: попробуй, мол, только еще раз тронуть мои вещи, и я прикончу твоих друзей, мама, всех до одного. Она никогда больше не пробовала.