Подводник №1 Александр Маринеско. Документальный портрет. 1941–1945. Мирослав МорозовЧитать онлайн книгу.
В частности, офицеры подлодки представлялись к орденам Ленина, а врио комбрига утвердил им [орден] Красного Знамени. Эти решения некоторые горе-публицисты приписывают командующему Балтфлотом Трибуцу, чем демонстрируют то, что никогда в глаза не видели представлений и стоявших там подписей. Зачем же заниматься сочинительством? Подпись Трибуца стояла под составленным в марте того же года представлением на присвоение С-13 звания краснознаменной (док. № 6.17). Представление на Героя на Маринеско и представление к награде подлодки содержат немало текстовых повторов, так почему же исполняющий обязанности командира бригады решил высоко наградить корабль, но понизить ранг награды для его командира?
К сожалению, ход рассуждений Курникова мы восстановить не можем, а в документах мотивы данного решения не объясняются. По всей вероятности, Лев Андреевич предпринял попытку донести свою точку зрения в мемуарах, рукопись которых в 1991 г. – то есть на следующий год после награждения Маринеско званием Героя, – была сдана в «Воениздат». Издательство мемуары не напечатало, но с рукописью поработало на славу – семь страниц, посвященных подвигу С-13 и судьбе Маринеско, были заменены двумя страницами общих слов от редактора, так что, выйдя в свет в 2012 г., через 15 лет после смерти автора, мемуары Курникова не привнесли в исследование нашей темы ничего нового. В то же время ряд документов (в частности, док. № 6.26, 6.33, 7.3) содержат ссылку на то, что награждение Маринеско званием Героя в феврале 45-го было не отклонено, как утверждалось ранее всеми историками и писателями, а всего лишь отложено рассмотрением до возвращения из следующего похода. Логику подобного решения понять несложно – в январе ты «геройствовал», чтобы избежать суда, а теперь тебе предоставляется возможность совершить подвиг не за страх, а за совесть. Вернись из очередного патрулирования с подобным результатам – и будешь заслуженным героем![6]
Не ясно, как именно Маринеско отреагировал на подобный вердикт, тем более что в его исповедях, добросовестно записанных А. Кроном, ни о каких нюансах в вопросе о награждении не говорилось: отклонили – и точка. Писатель и его герой сконцентрировали свое внимание на реакции на это решение[7], но она, по всей видимости, относилась к уже следующему этапу, начавшемуся в конце мая 45-го и продолжавшемуся вплоть до момента окончания службы Александра Ивановича на флоте. Фактом остается то, что между февралем и апрелем командир С-13 не допускал серьезных дисциплинарных проступков, что с учетом его характера и наклонностей было делом довольно непростым. Правда, отвлечением от потакания дурным привычкам мог стать автомобиль марки «Форд», якобы купленный Маринеско в Финляндии. Об этом приобретении сам герой рассказывал А. Крону, но некоторые соображения заставляют усомниться в том, что это реально имело место. Во-первых, тому нет никаких документальных свидетельств, а поверить в то, что машина не «засветилась» бы ни в одном эпизоде «отдыха» Александра Ивановича на берегу
Не исключено, что в сформировавшемся у Л. А. Курникова отношении к Маринеско в определенном смысле сыграли роль и личные мотивы. Дело в том, что в 1937 г. по персональному делу Курникова, занимавшего на тот момент должность командира подводного минного заградителя Л-8, заседала комиссия Тихоокеанского флота с участием командующего флотом Н. Г. Кузнецова. Курникову инкриминировались систематическое пьянство, за что он в 1933 г. был исключен из рядов ВКП(б), халатное исполнение служебных обязанностей, аполитичность и сокрытие факта ареста родственника органами НКВД. Комиссия приняла решение оставить Курникова в Вооруженных силах, сделав последнее предупреждение. По всей видимости, оно подействовало, поскольку спустя несколько месяцев офицер получил очередное звание и должность, а в годы войны никаких претензий со стороны политорганов за личное поведение к Курникову не имелось. Сумев преодолеть пагубную привычку, Лев Андреевич, по-видимому, считал себя вправе требовать того же и от других.
«Легче всего предположить, что Александр Иванович обиделся за недооценку своих заслуг, а обидевшись, пустился во все тяжкие, стал выпивать, грубить и нарушать дисциплину. Понимать его так – значит очень упрощать этот сложный характер. Конечно, он был обижен, но не за то, что «мало дали», а за то, что припомнили старое. «И команде скостили, а она-то при чем?» – говорил он мне. Вины он с себя никогда не снимал, хотя и считал, что январский поход – достаточное искупление всех его прошлых провинностей. Он знал случаи, когда высшие награды получали настоящие штрафники, осужденные за тяжкие преступления, и недоумевал. Концы с концами не сходились, и ответа на свои недоуменные вопросы он ни у кого получить не смог (