К последнему царству. Сергей Юрьевич КаткановЧитать онлайн книгу.
в элитах неэкономические мотивации?
– А как это сделал Наполеон? После нашествия французов москвичи вспоминали, что грабили в основном немцы из наполеоновской армии, французы почти не грабили, гвардия не грабила вообще. У немцев была психология наемников, у них не было других причин для участия в этом походе, кроме возможности грабежа. У французов была психология людей, принадлежавших к великой нации, большинство из них считало грабеж ниже своего достоинства. А у гвардии была психология сверхэлиты. Гвардейцы чувствовали себя сверхчеловеками, людьми, которые неизмеримо возвышаются над общей массой, и которым не могут быть свойственны низменные пороки обычных людей. Гвардеец чувствовал, что он уже возвышен надо всеми принадлежностью к сверхчеловеческой корпорации, деньги ни чего бы к этому не прибавили, а участие в грабежах означало бы, что он обычный человек, не настоящий гвардеец. Почему под Ватерлоо гвардия отказалась сдаваться и предпочла смерть? Да потому что, если бы они сдались, то оказалось бы, что они обычные солдаты, что принадлежность к гвардии ни чего не значит. И умереть показалось легче, чем утратить ощущение принадлежности к суперэлите.
– Но ведь это строится на тщеславии?
– А ты хочешь сделать бюрократию обществом святых? Править можно, лишь опираясь на понимание человеческой природы, иначе ты будешь править, опираясь на иллюзии, а это чревато. Престарелый Суворов с сокрушением писал своей дочери, что всю жизнь пробегал за славой. То есть тщеславие было его главным побудительным мотивом. А ведь это был православный человек. Но это был человек, а не ангел. Отучи сначала чиновников воровать, а там продолжим наше общее движение к святости.
– Да, ты прав. К тому же есть разница между тщеславием и честолюбием. Почему раньше командир полка, растратив полковую кассу, пускал себе пулю в висок? Утратив честь, он уже не мог жить.
– Заметь, кстати, что полковник стрелялся не тогда, когда растратил казенные деньги, а тогда, когда это становилось известно, а пока за руку не схватили, ни что не мешало ему жить без чести. То есть речь о том же самом: человек, утратив право принадлежать к почетной корпорации, не мог без этого жить. Сама по себе честь – вещь эфирная. Тебе потребуется немало трудов для того только, чтобы выразить, что это такое. Все определения недостаточны. Рыцарскую, дворянскую честь в наше время легко перепутать с бухгалтерской честностью, а это далеко не одно и тоже. Честь – это не о мировоззрении, это о мироощущении. Честью дышат. Представления о чести невозможно получить, если нет живых носителей этих представлений. У Наполеона они были, ему служили представители древних аристократических родов, и то маршалы из трактирщиков не многое у них переняли. У них слово «честь» с языка не сходило, но они так и не получили об этом понятии надлежащего представления. А у тебя аристократов нет. У тебя только шитая золотом постсоветская быдлятина, по сравнению с которой даже наполеоновские сыновья трактирщиков выглядят настоящими дворянами.
– Я