Месье Террор, мадам Гильотина. Мария Шенбрунн-АморЧитать онлайн книгу.
Конвента. Захватил с собой и сохранившееся еще с американских времен рекомендательное письмо Лафайета.
В Париже Александр позорную личину камердинера скинул. Напуганные заговорами республиканцы каждого иностранца принимали за шпиона, так что Ворониным пришлось скрывать свое русское подданство, благо родной с детства французский позволил выдавать себя за коммерсантов из Нормандии. Поселились Ворне в доме вдовы Планель в бывшем квартале Маре, переименованном в секцию Дома коммуны. До революции Маре славился аристократическими особняками, но нынче половина домов стояла заколочена. Зато отсюда рукой было подать до Отель-де-Виль, то бишь городской ратуши, в которой свила себе гнездо Парижская коммуна. Последний год именно санкюлоты коммуны определяли жизнь в Париже, это ее сорок восемь секций стали острием революции. И Национальный дворец, бывший Тюильри, где заседал французский парламент – Национальный Конвент, – тоже располагался неподалеку от дю Барр.
Париж страшил, ошеломлял и завораживал. На площади Революции кровожадным языческим божеством вздымалась гильотина. Каждый день на эшафот поднимались выловленные неприсягнувшие священники, вернувшиеся эмигранты, заподозренные в роялистских симпатиях обыватели, обвиненные в утайке урожая крестьяне или лавочники, превысившие дозволенные максимумом цены. На площади Единства, бывшей Каруззель, собирались патриоты: обсуждали последние события, клялись жить и умереть во имя республики – единой и неделимой. Стены узких зловонных улиц и дворцов сплошь залепили плакаты, воззвания и декреты. В садах Тюильри развели огороды, в остальных городских парках устроили плацы и обучали там новобранцев воинским артикулам. А поблизости дети играли в серсо или волан, пока их няньки строили глазки гренадерам. В роскошных ресторациях армейские поставщики и спекулянты выкладывали по триста ливров за ужин с трюфелями и устрицами, а перед булочными с рассвета граждане с меловыми номерами на спинах выстраивались в огромные очереди, прозванные хвостами.
С первого дня в Париже Александр начал исправно посещать места, в которых решалась судьба республики. Проведя несколько недель на галерее для зрителей в Зале равенства Национального Конвента, понял, что повестку дня в собрании устанавливают только члены партии якобинцев, да и то не все, а лишь те, кто способен риторикой или посулами воодушевить и повести за собой народ Парижа. Остальное большинство депутатов, презрительно прозванное болотом, покорно вотировало все их предложения, цитируя себе в утешение свободолюбивых римлян. Прочих фракций в Конвенте не осталось, с тех пор как в мае якобинцы добились ареста жирондистов, а знаменитый вождь революции Жорж Дантон, умевший увлечь за собой парламентское болото, отошел от политики. Правление якобинцев опиралось на всесильную Парижскую коммуну, способную в любое время набатом вызвать на улицы всех рабочих, мастеровых и мелких торговцев столицы. Вдобавок коммуне повиновалась