Поколение сильных. Вадим Александрович МальцевЧитать онлайн книгу.
с домом была булочная, – продолжает Людмила Георгиевна, – ежедневно, в шесть часов утра, мама отправлялась туда, чтобы выстоять очередь за хлебом, а мы с сестрёнкой сидели дома, ждали когда она нам принесёт угощение. Возвращалась она только через несколько часов и сразу раздавала причитающуюся каждому пайку. Шурочка свой кусок съест быстро и тут же начинает плакать – нормы не хватало даже трёхлетнему ребёнку. А я заберусь под одеяло, отщипываю по крошке, продлеваю себе удовольствие. Мама за такие шалости меня сильно ругала, тут же заставляла есть хлеб быстрее, чтобы не дразнить сестрёнку».
Вода, канализация, электричество – обо всех благах цивилизации теперь можно было позабыть. В качестве светильников жители использовали «коптилки» – их делали из найденных на улице гильз.
Мама с тёткой всегда оставляли детей дома, когда выходили в город, на поиски хоть какого-нибудь пропитания. Если им везло, то они выменивали какую-нибудь вещь на плитку подсолнечного жмыха. Он считался деликатесом, так что когда эту плитку приносили домой, начинался настоящий праздник. Несколько раз мама приносила детям стакан непонятной жидкости, которую называла «соевое молоко».
От плохой еды у всех в семье начали отекать ноги – началась водянка, дёсны кровоточили, а зубы начали шататься и выпадать. Знающие люди сказали, что это цинга.
В январе 1942 года, мама раздобыла где то миску ржаной муки. На печке-буржуйке из неё сварили клейстер и Людмила с сестрёнкой «наелись» так, что даже начали петь песни.
Иногда мама приносила «холодец». Варили его из столярного плиточного клея. Был он тёмно-коричневого цвета, просто отвратительный на вкус. Но как девочкам хотелось, чтобы этой гадости было хоть немного больше! Однажды удалось отведать даже жареной картошки. Где-то достали одну гнилую картофелину, да и поджарили её с кожурой на олифе. На вкус – ужасно, но так хотелось добавки…
«В декабре 1941 года слёг папа – работа на заводе отняла последние силы. А в начале января 1942 года он умер от голода. Следом за ним, через неделю, умер и дядя Миша.
От отца остались хлебные карточки. Их полагалось сдавать, но этого не сделали, решив обменять их на гроб, так как хотелось похоронить папу по-человечески. Положили его в гроб, положили на санки и отвезли на кладбище. Как раз там работал экскаватор – рыл длинную траншею, куда и укладывали мертвецов, рядами друг на друга. Мы поставили гроб на край общей могилы, но рабочие сказали, что он займёт слишком много места. Пришлось отца вытаскивать и класть в ряд со всеми. Досталось ему место в нижнем ряду, а поверх могильщики уложили ещё несколько рядов мёртвых тел. Гроб мы забрали с собой – потом его обменяли на хлеб.
Покойников было много и их редко успевали похоронить сразу. Обычно, покойников складывали в общей кухне коммунальной квартиры. Потом мертвецов вывозили на детских санках во двор, где укладывали штабелями. Там они лежали до марта – только тогда их и вывезли».
Однажды в дом попала зажигательная