Настоящая фантастика – 2015 (сборник). Андрей ДашковЧитать онлайн книгу.
так должно быть. Зерно должно упасть в землю и покрыться землей, чтобы проросла новая жизнь…»
Он, не слушая, дергал и дергал веревки, не понимая, как еще видит, потому что уже сгорели ресницы и брови и давно должно было выгореть все остальное. Легкие пожирал огонь, совсем не было воздуха… И когда Вольсингам почувствовал, что больше не может, что сейчас упадет, над площадью пролетел новый звук. Хриплый, мучительный крик роженицы. Это закричала лозница.
Гроссмейстер был человеком ума острого, но приземленного, или, скорее, практического. Проще говоря, он верил только собственным глазам. Именно поэтому, запершись вечером этого невероятно долгого дня в кабинете, полицейский заливал глаза вином. А точнее, отвратного качества свекольным самогоном, реквизированным у обывателя Гюнтера Квинке заодно с хитрым алхимическим аппаратом. Гроссмейстеру очень хотелось убедить себя, что он не видел того, что видел. Мешал назойливый запах гари. Запахом гари пропитался кабинет, сюртук, кожа и волосы самого сыскаря, и даже свекольный самогон разил гарью…
Гроссмейстеру хотелось верить, что он не видел, как Вольсингам, пробившись сквозь людское море, вскочил на помост, сбросил с него выжига и кинулся прямо в огонь.
Ему хотелось верить, что он не видел, как пламя охватывает стопы, ноги, живот лозницы, ее лицо и волосы.
Он многое бы дал за то, чтобы ее крик оказался кошмарным сном.
Но больше всего Гроссмейстер желал убедить себя в том, что не было случившегося дальше.
Из огня не вырвался недовольный рев новорожденного младенца.
Брюхатые тучи, нависшие над площадью, не разродились ливнем.
С первым криком ребенка стены монастыря и собора не вспыхнули как спички, не вырос над ними чудовищный, невозможный огненный гриб с тонкой ножкой и уходящей в тучи приплюснутой головкой.
А ливень, затушивший пламя аутодафе, не подпитывал этот огонь.
И шедший во главе толпы оберегатель Смарк вдруг не упал, не забился в судорогах, уронив под ноги идущих за ним проклятый Крестос, не вытянулся и не затих, бездыханный, как камень.
И люди не бросились врассыпную, вопя от ужаса, падая и топча друг друга.
И сам он, Гроссмейстер, распихивая бегущих, не ринулся к обгоревшему, черному, как головешка, помосту.
И он не увидел стоявшего там на коленях Вольсингама, с опаленными волосами, страшным распухшим лицом и руками в кровавой коросте.
В одной руке Вольсингам не держал орущего и совершенно невредимого младенца, чистого, словно только что из купели, – а другой не пытался вдавить назад зеленые побеги, тянувшиеся из глаз лозницы, из губ, из всего ее тела… Но побеги росли, пока не окружили обожженного человека и ребенка в его руках защитной стеной, тонкой, однако непроницаемой.
На этом месте размышлений Гроссмейтер с усмешкой дотронулся