Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона. Игорь ДмитриевЧитать онлайн книгу.
Уитгифт тщательно следил за тем, чтобы сыновья Н. Бэкона подчинялись общим правилам колледжа и общему распорядку, строго наказывая их за лень и небрежность. Пожалуй, единственное исключение, которое было сделано для братьев Бэконов, состояло в том, что им, учитывая их слабое здоровье, давали немного вареной баранины и другой еды, которая не входила в скудную диету колледжа.
Кроме того, Уитгифт снабжал молодых людей книгами, в числе которых были сочинения Гомера, Демосфена, Платона, Аристотеля, Тита Ливия, Юлия Цезаря, Цицерона и других древних авторов.
Однако бо́льшая часть денег, которые Уитгифт тратил на братьев, уходила не на учебу, а на одежду и обувь, из которых они стремительно вырастали. Уже в свои ранние годы Энтони и Фрэнсис выказали любовь к элегантной одежде[58].
Кроме того, Уитгифт приобретал для своих подопечных струны для лютни, смычки, колчаны для стрел, сами стрелы, перчатки, а также кое-какую мебель, чтобы жизнь мальчиков была более комфортной (были куплены несколько столов, стулья, кровати, канделябры, свечи и даже стекло для окон)[59].
Ил. 5. Памятник Ф. Бэкону в Грейс-Инн
Значительные суммы шли на лечение братьев, которые часто болели, особенно Энтони[60], а также на покупку угля, чтобы поддерживать в доме комфортную температуру.
Хотя номинально братья провели в университете почти три года, их обучение дважды (с августа 1574 по март 1575 года и с августа по октябрь 1575 года) прерывалось из-за чумы, которая свирепствовала в окрестностях Кембриджа. В июне 1576 года они были зачислены в Грейс-Инн (ил. 5), однако уже в сентябре в жизни Ф. Бэкона произошло важное событие…
«Чужбина тем, быть может, хороша, что вчуже ты глядишь на мир растленный»[61]
В 1610 году, оглядываясь на прожитую жизнь, Ф. Бэкон особо выделил 1576–1579 годы как крайне значимые для его развития. То было временем его поездки на континент. «Три года своей юности я учился (bred) у посла во Франции», – вспоминал Фрэнсис[62]. Глагол to breed был выбран им не случайно. Бэкон хотел подчеркнуть важность для формирования его личности общения с английским послом при французском дворе Эймиасом Полетом (или Паулетом; Amias Paulet; ок. 1532–1588)[63] (ил. 6).
Путешествие на континент было делом дорогостоящим. Конечно, при желании можно было уложиться в 160 фунтов стерлингов в год, но это при крайне скромной жизни. Сэр Николас, однако, правильно рассчитал, что если его сын будет включен в состав посольства, то отцовские расходы на пребывание Фрэнсиса во Франции заметно сократятся, и вряд ли сэр Эймиас откажется иметь в своем окружении сына лорда-канцлера. Да и для сэра Николаса и его супруги передать юношу в надежные руки истинного пуританина было крайне желательным.
Ил. 6. Сэр Эймиас Полет. Портрет работы Н. Хиллиарда (?)
Новое посольство начало формироваться в середине 1576 года, формальное же решение Тайного совета датируется 26 августа.
Позднее, когда у Фрэнсиса появилось достаточно денег, чтобы удовлетворить свои запросы, его экстравагантность и нарочитое демонстрирование своих вкусов в одежде, служили источником многочисленных сплетен.
Застекленные окна в то время были роскошью.
Когда братья болели, им давали лекарства, вызывающие привыкание (в том числе опиаты).
Джон Донн. Пер. Г. Кружкова.
Э. Полет в 1580 году стал последним тюремщиком («хранителем») Марии Стюарт. Вот как писал о нем С. Цвейг: «Эмиас Паулет, твердокаменный пуританин, один из тех праведников, каких взыскует Библия, но Бог не приемлет, отнюдь не скрывает своих намерений превратить жизнь Марии Стюарт в сущий ад. С полным сознанием своего долга и даже с горделивой радостью берется он содержать свою узницу в строгости, лишить ее малейших послаблений… С холодной и трезвой методичностью, как человек долга, берется он охранять и полностью обезвредить свою узницу, как будто это – дело его жизни, завещанное ему Господом Богом. Отныне в его непреклонной душе живет одно честолюбивое стремление – стать тюремщиком не за страх, а за совесть; никакой соблазн не смутит этого Катона; ни разу у него не дрогнет сердце, и набежавшая волна теплой человечности ни на миг не растопит его постную, ледяную мину… Методически, пункт за пунктом, сам не нарадуясь на свою добросовестность, выполняет он обязанности надзирателя и с аккуратностью чиновника ежевечерне заносит свои наблюдения в особую книгу. И если всемирной истории и знакомы более жестокие, более злобные и несправедливые тюремщики, чем этот архиправедник, то вряд ли найдется среди них другой такой, кто умел бы с подобным сладострастием превращать свои обязанности в источник чиновничьего восторга» (