Круги на воде. Ирина КорсаеваЧитать онлайн книгу.
тысканным мною среди сараев и территорий предприятий. Это были мои дороги, их не знал больше никто, я смог сократить любой путь в городе. Сколько себя помню, я искал дыры в заборах, перекидывал доски через ручьи, искал проходы по краям оврагов. Я знал каждую ржавую бочку и утопленную рессорину на заводских территориях, облазил все стройки и котлованы. Мои руки были постоянно покрыты корочкой цыпок, носки ботинок быстро сбивались, пятна не отстирывались с одежды, пуговицы отрывались с мясом. Когда Лялька видела нанесенный урон вещам, она визгливо орала, хлестала по лицу испорченной одеждой. Впрочем, больно мне не было.
На центральной площади города я посидел на кирпичах в тени зеленой деревянной трибуны, прикинул, где бы взять 20 копеек на два жаренных пирожка с ветчинной колбасой – хотелось есть.
Денег не было, я решил дойти до гастронома, где продавались эти пирожки, поискать копейки. Я планомерно обошел автобусные остановки, позагребал мягкую пыль кедами – на остановках часто находилась мелочь, но сегодня мне не везло.
Около гастронома я увидел парней со школы, Валька из нашего 4 "а" класса, еще трое пацанов по старше. Они тоже были из нашей школы, но, как их зовут я не знал. Парни все были на велосипедах. Удерживая велики ногами, пацаны собрались на сухой бетонной площадкой перед магазином. Валька стоял перед ними на сверкающем синем с фиолетовым переливом "Салюте-С".
Мне хотелось поскорее уйти и хотелось посмотреть на новый Валькин велик. "Салют-С" – мечта каждого мальчишки. Я не знал ни одного, у кого бы был такой велосипед. Я зашел за тополь и смотрел, как Валька нарезал на велике круги, демонстрировал тормоза. Двое из его товарищей были на красных "Камах". Рули и сидушки велосипедов по пижонски выдвинуты на полную высоту, вокруг сидушек натянута золотистая бахрома со знамени пионерской дружины, спицы обвернуты проволокой в разноцветной оплетке, гранатово отсвечивали катафоты. Третий парень был на "Уральце", под задним крылом которого болтался кусок резины, с шестиугольником из восьми красных треугольных катафотов – высший шик. Но Валькин велик был самый крутой. Парни уважительно осматривали приобретение.
У меня не было никакого велика, даже "Школьника". Я тоже хотел, лучше, конечно, "Салют". Я смотрел на Валькин велосипед, и понимал, что он мой. И вот уже мои руки лежат на удобных резиновых ручках с выемками под пальцы, моя нога ощущает упругое сопротивление педалей. Я уже несся с самого затяжного спуска, слегка теряя слух от бокового ветра, когда парни решили проверить велики на скорость и уехали от гастронома. Иллюзия разрушилась, боковой ветер утих. От горечи во рту у меня накопилась слюна.
Идти в гастроном и искать около него мелочь расхотелось. Срезая углы, через дворы я пошел на вокзал. На вокзале до вечера сидел в одном удобном своем местечке в живой изгороди, смотрел на компанию длинноволосой шпаны, с жадностью прислушивался к обрывкам жеребячьих истории, пересыпанным бодрыми матюшками, и обстругивал палочки. Когда палочка заканчивалась, я срезал новую и превращал ее в стружку. Подходить к прыщавым пэтэушникам ближе я опасался – понимал, что они меня прогонят. А я не хотел, чтобы меня прогоняли. От этого я злился.
Когда палочки мне надоели, я, расчистив от слегка кудрявых щепок разной степени высушенности себе участок, поиграл в ножички, Все мои рюмочки, вилочки, локоточки и коленочки выполнялись безупречно, вот только показать их было некому. Нож входил в землю глубоко и ровно по самую рукоятку в одно и тоже место.
В ранних весенних сумерках я стал подмерзать, не торопясь, побрел к дому на самую окраину города, понимая, что Лялька домой не пришла. Во дворе, не теряя надежды, глянул на окна, свет у нас не горел.
У подъезда сел на лавку, сколоченную местными алкашами. Один конец неокрашенной доски был прибит к дереву, второй примотан куском стальной проволоки к вкопанной в землю автомобильной шине. Я достал нож, нашел свой давний запил и стал пилить отполированную множеством штанов доску, пока палец не сорвался на лезвие и содрал на суставе кожу. Выступила капля крови. Маленькая, она казалась почти черной в сгущающихся сумерках. Под ложечкой у меня защемило и захотелось в туалет, как всегда при виде своей крови.
А еще захотелось плакать, и я пошел домой. Не снимая кед, дома я залез на широкий подоконник за занавеску и уставился в окна соседнего дома. Он был таким же, как и наш, с облезлыми желтыми стенами, с осыпающейся по углам штукатуркой. Вокруг дома стояли разномастные сараи и угольники, между нашими домами – деревянная помойка с вечным сладковато-гнилостным запахом.
Этот запах сопровождал меня всюду, пропитывал весь Химкомбинат. Химкомбинат – это наш город, нелепо построенный вокруг большого предприятия, среди бескрайней лиственничной тайги. Город, для которого даже не нашли нормального названия.
Окна соседнего дома почти у всех были задернуты плотными шторами, но мне были видны силуэты двигающихся за ними соседей. Я уперся спиной в откос окна, где на известке серым ореолом обозначились мои плечи и затылок, смотрел на соседний дом и закручивал за тяжелый ключ засаленную красную тесемку-вьюн у себя на шее. Когда витки плотно охватывали шею, я наклонялся над полом и позволял тесемке раскрутиться