Осуждение и отчуждение. Григорий ГромскойЧитать онлайн книгу.
и непонимающие, что нелюди. Что они ломятся ко мне?! У меня и так не всё гладко и мягко… да и у них тоже. Ох уж эти Антонимовы! Вот же твари редкостные! Да что они? Презренные ещё хуже! И вообще враг не так ужасен, как его сторонники! Поддакивают да поддакивают! Но ладно, раз они так глупы, то почему же Тиховецкий молчал? Конечно… у него же горе! Тоже мне! Ну и что, что горе у тебя, так ты возьми и побори себя! Нечего песни на рояле играть! Лучше ищи замену, но полностью о прошлом, конечно, не забывай! Да и вообще, как ты можешь молчать, когда тут такое?! Думает, видите ли, что у него самая ужасная проблема, а я и не спорю, но что ж ты хочешь, чтобы и у других были конфликты?! Да и Андрей ничем не отличается, только у этого даже причин молчать нет! Боится, посмотрите на него! А другие Смиренские, вместо того, чтобы защитить меня, успокаивают всех! Да как успокаивают-то! Словами и только. А мама… мама, моя мама. Как же ты обидела меня… прислушалась к их словам пустым. Зависть взяла! Я тут, значит, нас обоих защищаю, отбиваюсь, как могу, а она… ой, тьфу!».
Спустя двадцать минут, парень вышел на освещённую улицу, где прохаживались то пьяные, то трезвые незнакомцы и незнакомки. Гордин перешёл через дорогу. Справа от него плавно раскачивались деревья, листва которых выглядела серо, как и вся эта ночь.
«А хотя… и кто я такой, чтобы других осуждать? Мама-то моя боится брата своего. Когда их родители кричали на неё, брат лишь поддакивал им, а она к сестрёнке своей убегала, Юле. Поэтому так Антонимова этого и боится. Да и Смиренские пытались всех успокоить, а перейдя на чью-то сторону, лишь усугубили бы ситуацию… Тиховецкий характером очень слаб и лишь сострадания заслуживает. Андрей Смиренский просто боязлив и скромен, поэтому предпочитает больше в углу сидеть, чем вмешиваться куда-либо. Сын Георгия Презренного, Миша, в меру воспитания своего отца такой. Хотя, он тоже молчал, и лишь усмехнулся чуток, – он повернул за поворот и пошёл по улочке, усыпанной панельными домами и закрытыми магазинами. – А как все защищать-то друг друга стали! Главное – сели порознь друг от друга, а чуть что, так сразу защищать цепляются, чтобы показать, какие они хорошие. Хотя, может, это и есть родство? Что даже в обиде защищать друг друга будете? М-да уж… странно всё это. – Гордин заметил на скамейке бездомного, укутанного в три куртки, мужика, – что имеет этот человек? Семьи нет, близких тоже. Скорее, даже знакомых у него нет, – Владислав потупил взгляд. Ему стало совестно за всё сказанное так, что в лицо хлынула краска, – я взял и всех обидел, даже тех, кто отношения никакого к этому не имеет! Идиот, боже мой!».
Он всё шёл и шёл. Мысли всё терзали его душу и терзали. Гордин не знал уже, куда ему деваться. Но тут, обдумав всё, громко заключил про себя:
«Ну уж нет! Они тянут меня ко дну! Указания свои ставят! Антонимовы завышенные, а я выше их! Выше! Тиховецкий – отчаявшийся дурак, а все остальные, как змеи! Ещё извиняться перед ним буду?! Конечно!.. Не родные они мне больше! Не обязан я их любить! Они меня не понимают, а я их не понимаю!.. Ба, подумаешь родственнички… Чужой человек роднее будет!