В ожидании Красной Армии. Василий Павлович ЩепетневЧитать онлайн книгу.
ественным. Моршанская фабрика табачных изделий. Сердцевинная Русь, посконь да лыко.
Я глянул в окно. Залапанное до верха коричневой дорожной грязью, оно все-таки позволяло убедиться – Русь, точно. Лужи, распластанные вдоль обочины, не отражали ни неба, ни кустов, ни обочины. Или автобус, округа и небо слились в одно серое ничто, и тогда – отражаемся. Значит, не призраки, существуем. Бываем. И едем в райцентр Каменку. Для меня это промежуточный путь, мне дальше, в деревню Жаркую Огаревского сельсовета.
Мотор ныл, канюча передышку, ныл жалостно, непрестанно. С плаката-календаря загадочно улыбался молодой шимпанзе. Старый восточный календарь, без выходных и праздничных дней.
Красные числа исчезли, выгорели – восьмое марта, первое мая и прочая, и прочая, и прочая. Давненько отшумел год обезьяны, выгорели не только красные числа, но автобус того не знает, потому и катит.
Городок объявился внезапно. Граната водокачки, двухэтажные дома, белого кирпича, а больше – панельные, скромные витрины магазинчиков, пять разноплеменных, кто во что горазд, киосков.
Автобус успокоился у стеклянного аквариума. Автостанция.
Других транспортных средств не видать. В разъезде, в разъезде, не приведи случай, генерала нанесет – нет ничего, придется просить обождать-с.
Я последним покинул салон. Навстречу мне ломились желающие ехать в обратную сторону, но водитель заорал, что поедет-де лишь через час, а пока пошли бы вы.
Лыко и посконь.
Спросив дорогу, я побрел по асфальтовой ленте. Грязь, жидкая, разведенная, была и на ней, а сойди в сторону? Я пожалел, что не носят больше калош. Немодно. А сапоги? Нет их у меня. Как и многого другого. Почти ничего нет. Чемодан вот разве, четырнадцать килограммов брутто, дорогой кожаный кошелек с дешевыми деньгами и за подкладкой – десять ликов Франклина, остаток последнего приза.
Дорожка проходила сквозь скверик; облетевшие деревья верно и стойко несли караул у памятника. Часовые, о которых забыли. На выходе из скверика скамейка. Большая, да еще на постаменте. На краю скамьи просто, задушевно расположился вождь. Успел соскочить с пьедестала, добежать и сесть. По количеству вождей на гектар мы по-прежнему впереди планеты всей.
Искушение оказалось непомерным, и я сел рядышком. Зря. Скамейка оказалась жесткой, колкой, шипастой. А ему-то сидеть и сидеть. За что?
Так, сочувствуя и негодуя, я дошел до скопления бараков центральной районной больницы.
Административный корпус был не краше и не гаже других.
Секретарша пила непременный чай, и я прошел прямо к главврачу. Кабинет копия всех кабинетов: со стыдливым прямоугольником не выцветших обоев над столом, синими корешками в шкафу и тремя телефонами. Один, положим, внутренний, другой – городской, но третий? Не "кремлевка" же! Загадка третьего телефона.
– Конечно, Сонечка, конечно… – главврач мельком глянул на меня и стал слушать Сонечку. Ширококостный, мордастенький.
Их что, по экстерьеру подбирают, руководителей? Экие дуболепные.
Наконец, он наговорился. Я представился.
– Ага… Ну, да… Собственно, вы будете работать при совхозе, вот… Он оплачивает вашу зарплату и все такое.. Но по медицинской части вы в нашем подчинении. В недельный срок представьте план оздоровительных мероприятий… – голос даже не тепел. Вокзальный кофе, право. Основательно подзапустил дела ваш предшественник, чем меньше работы, тем хуже документация… Держите связь с Пискаревой Клавдией Ивановной, она начмед, жаль, нет ее, сына в Туле женит, да…На стацлечения направляйте только по согласованию....– мыслями он был с неведомой Сонечкой, рука бессознательно гладила телефон, показная деловитость не скрывала безразличия ко мне и даже к плану оздоровительных мероприятий.
Посчитав, что ввел меня в курс всех полагающихся дел, он громко позвал:
– Семеновна.
Безответно.
– Минуточку, – главврач вышел из кабинета. Я по очереди поднял телефонные трубки. Гудела одна, приласканная.
Вернулся главврач с тощей папочкой, тесемки завязаны рыхлым бантиком.
– Здесь приказы и материалы по району за последние три года, – и вручил мне, словно ключ от города. Приказы вручил. Папочку оставил себе.
Десять минут спустя я обедал на больничной кухне, а двадцать – спешил к почте, торопясь застать почтальона, что направлялся в деревню Жаркую. Я не больничный, а совхозный, и отвезти меня больница не может: во-первых, все машины в разъезде, во-вторых, ремонтируются, а в-третьих, бензина нет, кончился.
Почта расположилась за автостанцией, где продолжали толкаться у закрытого автобуса отъезжающие. Неказистое строение с крохотными зарешеченными окнами – почта, телеграф, телефон и банк, все под одной крышей, распылять силы революционерам не придется.
Я обчистил подошвы о скребок. С сомнительным результатом. Зайти не успел со двора выкатился мотоцикл. Не сам выкатился. Тяжелый "Урал" с коляской казался детским велосипедиком под почтальоншей, женщиной в стеганке и ватных штанах.
Не