Немое кино без тапера. Святослав ТараховскийЧитать онлайн книгу.
побыть в одиночестве, поглядеть в окно, восхититься громадностью российских пространств и снова подумать о себе. День располагал, зеленела даль, свет был неярок, небо покрыто перлами высоких облаков. Из тамбура уютно потягивало табаком, позвякивала металлом ложечка в опорожненном чайном стакане, стучали колеса. «А может, и не нужен мне вообще никто? – Под этот стук вдруг влетело ей в голову. – Может, не для того я пришла в этот мир, чтоб выходить замуж и иметь детей?» Возникшая мысль показалась ей такой огромной, такой неосвоенной, но такой счастливой и такой разом освобождающей от всех проблем, что она принялась развивать ее дальше. «Все элементарно. Не всем прописано замужество – и правильно, есть статистика! Но какой идиот придумал, что счастье только в браке и детях? Какой идиот затвердил, что незамужняя и бездетная должна быть, по определению, несчастна? Неправда это! Женское счастье должно быть шире замужества и детей, у него десятки других измерений! Вдохновение, творчество, любовь к природе, цветам, животным, к поэзии, музыке, например! Да мало ли чего еще! А мужчины? Пожалуйста, они тоже существуют для моего женского удовольствия. Мое замужество – искусство, мои дети – картины, которые я пишу». Последнее утверждение показалось ей слишком пафосным, но для внутреннего употребления годилось вполне.
В Екатеринбурге сошла с поезда другим человеком.
Ни с отцом, ни с матерью открытием своим не поделилась – знала, что осудят, надеялась, что со временем поймут. Свою жизнь решительно переменила.
Женское в ней понемногу усыхало; все ее время и мысли, все неистовые молодые силы отдавались теперь живописному ремеслу. С утра – ни каш, ни бутербродов, ни косметических глупостей у зеркала. Чашка кофе с тремя щедрыми ложками сахара, сигарета с нарочно отломанным фильтром – и марш, марш, отправляйся в добровольное свое дневное заточение. В свою тюрьму, превращенную в мастерскую комнату, к холстам, краскам и пахучим лакам. Покидала их только к обеду, чтобы, оттерев руки, проглотив Ольгины вкусности и потратив полчаса на телефонные звонки, снова взяться за кисти. В голове взамен одной тяжеловесной идеи поиска мужа выстроились, ожидая воплощения, десятки плодотворных живописных идей собственного производства. Она терпеть не могла полного ухода в форму и отсутствие фигуративности вообще. Ей нравился реализм, но круто замешанный, сдвинутый, заостренный, концентрированный, экспрессивный, реализм, который трудно было назвать реализмом. «Мой реализм, – говорила она себе, – будет не похож ни на кого, не подпадет ни под одну школу, кроме моей собственной», – и писала, писала, писала. У полотен не было конкретных сроков сдачи к выставке или продаже – ей все равно казалось, что она постоянно опаздывает и проигрывает времени. Работала с одержимостью сумасшедшего, в состоянии, родственном запою, тому драгоценному творческому дурману, что много лет спустя вспоминается как лучшая пора жизни.
И, чудо, в наше пустое время на нее обратили внимание. В тусовке таких же, как она, фанатов Дарья приняла участие