Один день Ивана Денисовича. Александр СолженицынЧитать онлайн книгу.
Вася сразу даже не думал, что запомнил, а потом всплыли в нём оттуда строчки. <…> – Зотов повторял и перебирал эти слова, как свои:
Наши сёла в огне и в дыму города…
И сверлит и сверлит в исступленьи
Мысль одна: да когда же? когда же?! когда
Остановим мы их наступленье?!
И ещё так, кажется, было:
Если Ленина дело падёт в эти дни —
Для чего мне останется жить?
Тоже и Зотов совсем не хотел уцелеть с тех пор, как началась война. Его маленькая жизнь значила лишь – сколько он сможет помочь Революции. Но как ни просился он на первую линию огня – присох в линейной комендатуре».
Кто этот «худощавый бледнолицый лейтенант»? Буквально считаные читатели рассказа (самые близкие Солженицыну люди) могли распознать здесь автопортрет. Лишь после публикации «Люби революцию» стало ясно, что заворожившие Зотова стихи принадлежали автобиографическому герою этой неоконченной повести (проще же говоря – ее автору), а «планы» Зотова отступать хоть на край земли, чтобы «там влиться в какие-то окрепшие части и вернуться с оружием в СССР и в Европу», точно дублируют планы Глеба Нержина (Солженицына осенью 1941 года)[24]. Не важно, рассчитывал ли писатель на распознание своего лица и своей судьбы читателями будущего (вероятно, хоть и недоказуемо). Важно, что он одарил Зотова «двойником»: если Вася проживает услышанные стихи как «свои», то и их автор должен мыслить и действовать по-зотовски. Счет был предъявлен не только «поколению» (да и иным читателям), но и себе. Позднее мотив этот во всю мощь зазвучит в «Архипелаге»:
«Это волчье племя (прямо речь идет о профессиональных палачах, но далеко не только о них. – А. Н.) – откуда оно в нашем народе взялось? Не нашего оно корня? не нашей крови?
Чтобы белыми мантиями праведников не шибко переполаскивать, спросим себя каждый: а повернись моя жизнь иначе – палачом таким не стал бы и я?
Это – страшный вопрос, если ответить на него честно»[25]. Далее в цитируемой главе «Голубые канты» Солженицын подробно и без тени жалости к себе рассказывает о том, как «расчеловечивали» его даже обычные – не чекистские! – «погоны», как крепко связана была нравственная шаткость и с офицерскими привилегиями, и с завороженностью единственно верным учением. Ровно это и сделало Васю Зотова палачом.
Нет нужды перечислять здесь все добрые свойства, которыми наделил Солженицын своего злосчастного двойника. Конечно, убежденность Зотова в том, что «прямой долг его совести» – зафиксировать все отмечаемые каждодневно «недостатки» в докладной Наркомату обороны, и его мечта «проработать» «Капитал» должны вызывать у читателя грустную улыбку. Но и эти «завихрения» не дискредитируют героя: наивность помыслов не отменяет стоящей за ними заботы об общем благе (освоив первоисточник, Зотов сможет лучше выполнять свои обязанности). Есть у Васи и особенности душевного строя, что, пожалуй,