О чем шелестит девочка на море. Сергей ЛысенкоЧитать онлайн книгу.
слышно за целлюлитными, угристыми ягодицами, бедрами и коленями гор. Если ты там, где урчит морской желудок и волнуются чайки, тогда дождись нужного цвета – мутного, бутылочного, джинсового – и утопай себе.
Уверенно шагни под воду и познакомься с ольмекским лицом дна, обрамленным муреновой шевелюрой водорослей. Оно никогда не улыбается, потому что из лавы Кара-Дага. Положи ему желание в рапановую раковину уха, а потом оттолкнись от носа босыми истоптанными ногами. Всплывай или не всплывай. Почувствуй тепло подмышками. Если море отзовется, продолжай диалог. До тех пор, пока сверху не погрозит Чертов Палец.
Тонуть до конца не обязательно. Ведь с той стороны гор – работа. Она сидит там волком и скулит на луну, которая и у тебя над головой. Луна так близко, что можно рассмотреть индийское лицо на монете. Её решка постоянно напоминает о плохом – работе. К чему эти мысли на отдыхе? Чем хуже работа, тем лучше платят. И наоборот. Черт знает что!
И ты тонешь, пока не потяжелеет за гайморовой пазухой, пока вода не наступит на лоб. Это значит, что ты глубоко. Так выпусти же пузыри воздуха в воду! Или – возвращайся назад! Тебе решать. Что до меня, то обычно я выныриваю на поверхность. Ведь там ещё греет солнце… До полчетвертого.
***
Когда мы познакомились, повязка Генуэзской крепости была уже на её ноге. На марле крепостных стен – эллинская и османская, русская и немецкая кровь. Её собственная, айвазовская кровь со всеми резусами и факторами стекала по тонким усикам на рукав морского мундира. Дачи и мечети заколками торчали в волнистых песочных волосах. Её носом была башня Константина. Где-то под башней был спрятан армянский ротик. Бездонные гринландские глаза с фонтанами добрых гениев удивленно смотрели на нас.
Её звали Феодосия. На её фоне бушевало море, ветер трепал кроны алых парусов.
За барашковым стадом моря, за лесом алых парусов на нудистском пляже грудился он, поджав ноги, как в поезде. Под музыку джазовых фестивалей он быстро вырос из карадагских одежд. Другой одежды не было, поэтому ему пришлось отрастить волосы по всему телу. Вскоре он стал похожим на Волошина, растамана и черта одновременно. Он боялся смотреть в зеркало, но отдыхающим было плевать. Их не пугал даже Карадагский змей и магнитные аномалии. Они курили, пили и слушали джаз с утра до вечера. А он чувствовал себя посаженным в бутылку из-под коньяка.
Его звали Коктебель. Пришла пора разбить бутылку.
Был и третий. Он занимался какой-то секретной деятельностью, поэтому его имя было засекречено. Но мы-то знаем, что он мастерил торпеды для всех возрастов. Его торпеды были быстрыми, как дельфины, и белыми, как их кости. Они были легкими – любой вояка мог носить торпеду на плече и бросать во врага.
Ещё известно, что в его жилах тек грузинский коньяк. Что море омывало его с трех сторон. И что он разъезжал на украденном лимузине Киркорова, прицепленном к вертолету.
Однажды они встретились. Феодосия с Коктебелем вышли из пунктов А и Б куда глаза глядят. Понятно, что они не могли разминуться. В тех местах не так уж и много дорог. И все они ведут на дикие пляжи.
– Как далеко я зашла… – сказала Феодосия, посмотрев назад.
Она не увидела родного города. Горы с чирьями зенитно-ракетных комплексов на лбах заслоняли все на свете.
– Где это я? – сказал в свою очередь Коктебель.
Он шел три часа, за спиной осталось пять бухт.
Феодосия долго стояла перед Коктебелем, а Коктебель – перед Феодосией. Они думали о своем. Солнце успело описать дугу над ними.
«Какая красивая, – думал Коктебель. – И не боится ходить одна. Не боится алкашни… Какие зеленые глаза. Как спаржа. Только шнобель все портит… Или нормально?.. Да, она ничего. Сиськи ничего. И не боится алкашей. Они не изнасилуют, но могут попытаться. Надо ей сказать».
«Это и есть Йети? – думала Феодосия. – Хм… Мило. А он ничего. Не знала, что в Крыму Снежный человек… Какой волосатый, надо же! Если полезет, то у меня газовый баллончик. Интересно, он говорит по-русски? Интересно, ему жарко? Бедненький… Да никакой он не Йети! Просто кавказец. Чечен… Или армянин… Айвазовский тоже был армянином. И что с того?»
– Тебе нравится Айвазовский? – зачем-то сказала Феодосия.
Коктебель, запинаясь от волнения, начал объяснять, почему он равнодушен к интерьерной живописи, и Феодосия наконец поняла, что она неравнодушна к этому Йети.
– Тут так тихо, – сказала Феодосия, когда Коктебель замолчал.
– И безлюдно.
– Не считая нас.
«Интересно, – думала Феодосия, – я ему нравлюсь? Наверное, нет… Ну и не надо! Пусть валит к своим гориллам… Тоже мне, нашелся… Но тогда почему он на меня так смотрит? Неужели понравилась?»
Они улыбнулись и потянулись друг к другу, но вдруг где-то рядом просвистела торпеда.
– Что это? – испугалась Феодосия.
Коктебель пожал плечами. Он не испугался. Феодосия прижалась к нему. Её грудь