Русские уроки истории. Дмитрий КуликовЧитать онлайн книгу.
как «ничейное» пространство между ними. То есть можно совершить радикальный выбор в пользу науки, переплыв в правильном направлении «философский океан» неопределённости, и прибыть из интеллектуального Старого Света в Новый Свет. В еретическом тезисе Ницше «Бог умер» содержалась трагедия. Шпенглер видел в утрате порыва к высшим началам и культурному творчеству «Закат Европы»[7], смерть, конец. А у таких «приплывших» западных идеологов уже и драмы никакой нет: Бог – это заблуждение, а заблуждения комичны, хотя и обходятся человечеству дорого.
Вот чем мы отличаемся – русская вера жива. Десятилетия атеистической политики, которая была призвана освободить место Бога для Человека, привели к противоположному эффекту.
Даже в области познания невозможно изгнать всякую веру и основываться только на опровергаемых представлениях, как это предписывает наука. Ещё в 60-е годы ХХ века в методологии науки было показано, что в основе науки Нового времени лежит совокупность способов получения и организации знания (называемая ее парадигмой), молчаливо принимаемых – по существу, на веру – всем сообществом ученых. А успехи в развитии и применении науки обусловлены способностью этого сообщества парадигму менять – отказываться от прежней веры – при обнаружении явлений, не поддающихся пониманию и/или описанию в рамках прежней парадигмы. Да и в области идеологии наука в действительности меняет одни символы веры на другие – приемлемые для современного сознания. Так что знание растёт (строится), опираясь на веру, определяющую форму его существования. Без этой опоры рассыпается любая конструкция знания. Человек же, действительно отказавшийся от веры (значит, и от знания), приходит туда же, куда и Сократ: «Я знаю лишь, что я ничего не знаю».
С другой стороны, вера в высшие начала, которую называют религией в традиционном смысле, не могла бы существовать тысячелетиями, если бы в её ядре не было подлинного знания о Боге, о Высшем Начале, открытого для тех, кто причастен к подлинному религиозному опыту – Откровению, а также к традиции передачи этого знания[8]. Наиболее радикальный взгляд на появление религии связан именно с пониманием неизбежных трудностей трансляции такого знания сквозь время, с неизбежным замещением ядра знания ореолом и оболочкой веры. Впрочем, эта проблема сопровождает любое знание на каждом шагу. Разве в школе мы не принимаем на веру практически всё, что сообщает учитель – как в гуманитарном курсе, так и естественнонаучном? Да и воспроизведение при обучении самого процесса получения научного знания нужно именно для обоснования доверия к такому знанию (то есть веры)[9].
Поэтому мы говорим здесь о вере не как о религиозном чувстве, субъективном переживании, а как об объективном и необходимом способе включения человека в культуру, цивилизацию, историю, способе, вне которого такое включение либо неполноценно, либо невозможно вообще. Вне которого нет собственно человека.
В конечном счёте мы есть то, во что мы верим. И лишь отчасти – то, что
В оригинале:
См. Идеология русской государственности. С. 717–718.
Там же. С. 714.