Лелег. Александр ЛобановЧитать онлайн книгу.
пульс. Вдруг старичок, издав боевой клич, вскочил, прочно раскорячился на искривлённых конечностях, выхватил из-за голенища пима нож, ткнул бойцу в живот и мгновенно растворился в темноте, ещё больше сгустившейся от метели.
Куприянчук, опешив от подобного макиавеллизма, стал беспорядочно палить вдогонку из пээма. Да куда там! Хорошо, недалеко отошли от заставы. По рации вызвали гэтээску. Дежурный немедленно доложил о случившемся в отряд. Из Архангельска выслали самолёт. Все кинулись готовить посадочную полосу. Зажгли костры и постоянно подливали в огонь солярку. Божок прислал своего врача и бульдозер. Разровняли сугробы. Через три часа «АН-2» уже подруливал к гэтээске, в салоне которой лежал на носилках бледный, как полярный сполох в небе, но живой солдатик, над которым колдовал доктор от ракетчиков. В Архангельском госпитале бойца квалифицированно прооперировали той же ночью. Через две недели вернулся в строй и честно продолжал выходить в наряды по охране государственной границы.
Когда раненого отправили, Куприянчук поднял заставу в ружьё, велел прочесать посёлок с праведной и благородной целью найти бандита во что бы то ни стало. В первой же избе, где проживали оседлые ненцы, косоглазого злодея обнаружили спящим на оленьей шкуре в углу под умывальником, куда уложила после распития очередной горькой бутылки старуха-хозяйка, Анка Белая. Такая же проказница и бестолочь. Вообще ненцы, ударяясь в осёдлость, моментально деградируют. Не могут они не мигрировать по тундре, выпасая оленей, отыскивая новые пастбища, ставя чумы, добывая зверя и уплетая сырое мясо. Ещё они обожают во время забоя пить свежую кровь. Там, в тундре, они прямо-таки божества. Всё у них по уму, весь уклад наработан тысячелетиями. Рациональный, целесообразный. А вот в посёлке…
Анку Белую так же находили в сугробе. Тогда родственники её возвращались из соседней деревушки Кия, где производился забой колхозного стада. Как раз в конце октября. Олени вдруг стали. Ненцы осмотрелись и обнаружили сугроб со старухой. Обледеневшей и ничем не отличающейся от вмёрзшего в песок бревна. Бросили её в нарты и, причитая, повезли домой. Один из родственничков на бревне примостился верхом. Дома с грохотом свалили в сенцах. Сами за стол уселись, настрогали оленины, наложили в миску квашеной камбалы и принялись пить за упокой вновь преставившейся рабы божьей Анны. Пили час, два. Вдруг распахивается дверь, на пороге эта самая раба. Мокрая, злющая, и ну кричать:
– Ах, вы! В моём доме и без меня водку пьянствуете? Вот я вас!
И схватила кочергу. Это было лишним. Родня, обезумев, кинулась прочь, оставив недопитыми несколько бутылок. Вот счастья-то Анке Белой привалило. Любила она водочку больше всего на свете. Белой прозвали за то, что, сколько помнили, ни разу не видели с тёмными волосами. Она, наверное, с рождения уже седой была. Здесь ведь всё белое, у моря студёного.
Когда пограничники ворвались в избу, старуха испугалась и убежала. Спряталась, как обычно, в собачьей конуре.