Хвост судьбы (сборник). Лана МациевскаяЧитать онлайн книгу.
давно был в разводе), купил в Успенском полуразвалившийся дом у самого подножия холма, перестроил его по своему вкусу в добротный современный коттедж и переселился сюда насовсем вместе с огромным сенбернаром Ингуром. Наконец-то псу с габаритами упитанного телёнка были предоставлены загородный простор и свобода от пусть и четырёхкомнатной, но все равно типовой московской квартиры на пятом этаже!
Профессор обладал внешностью, которую принято называть благообразной: высокий лоб, благородный овал лица, окладистая густая борода – своим обликом Нарышкин неуловимо напоминал писателя Ивана Сергеевича Тургенева и среди коренного населения Успенского вскоре заслужил прозвище Барин. Ингур же действительно отличался богатырскими размерами: на одной из международных выставок он был признан самым крупным сенбернаром Москвы. При этом, по словам хозяина, был «добрейшей души человеком», чему местные жители верить решительно отказывались и на всякий случай сторонились здоровенного пса, рассказывая друг другу различные ужасные байки о «кровожадном чудовище», появившемся в окрестностях. Нарышкина эти глупости трогали мало. Он вел спокойный уединённый образ жизни и без особой надобности в тесный контакт с аборигенами не вступал.
А вот Ингур, наоборот, вступал. Но исключительно с собачьими аборигенами. Несмотря на все усилия хозяина свести его проделки к минимуму, пёс периодически сбегал с участка и отправлялся улучшать породу. В самое короткое время успенские дворняжки приобрели могучую стать и характерную бело-рыжую окраску, став грозой посягающих на их территорию пришлых собак с расположенной неподалеку туристической базы.
…Трагедия произошла прошлой зимой. Пропал муж продавщицы сельпо Людмилы Васильевны Сёминой. В самые трескучие морозы конца января её Коляна (когда-то его уважительно величали Николаем Матвеевичем) безуспешно искали по домам дружков-собутыльников. По Успенскому поползли зловещие слухи, что «жуткая собака Барина сожрала Коляна и даже косточек не оставила», пока наконец обмороженное тело бедолаги не было найдено в глубоком сугробе действительно в двух шагах от коттеджа профессора. Как это ни покажется странным, но именно последнее обстоятельство способствовало затуханию ненужных слухов. «Ещё один „альпинист“ преставился», – сочувственно вздыхали подруги Людмилы Васильевны, мужья которых также не отличались трезвым образом жизни.
«Альпинистами» на местном диалекте называли запойных алкоголиков. Всё дело в том, что сельпо, где можно было разжиться заветной бутылкой, находилось на самой вершине холма, и подъём к нему был настолько крут, что и трезвому человеку без должной физической подготовки приходилось по пути пару раз останавливаться, чтобы перевести дух. Осенняя слякоть, зимний гололёд, весенняя распутица и летний зной становились настоящими преградами при восхождении на успенский «Эверест». Нетвёрдо стоявшие на ногах, «альпинисты» часто оказывались не в состоянии даже доползти до цели и скатывались к подножию холма, буквально к калитке нарышкинского коттеджа,