Русский святочный рассказ. Становление жанра. Елена ДушечкинаЧитать онлайн книгу.

target="_blank" rel="nofollow" href="#n_282" type="note">[282].

Текст баллады входил в российское общественное сознание постепенно, со временем охватывая все большие и большие слои читающей публики. С первым переложением Жуковского нашумевшей на всю Европу баллады Бюргера «Ленора»[283] русский читатель познакомился по «Вестнику Европы» в 1808 году[284]. «Людмила» привлекла всеобщее внимание и имела большой читательский успех. Стоит вспомнить хотя бы зафиксированный Белинским отклик на эту балладу читателя первого десятилетия XIX века[285] и реакцию молодых польских поэтов-романтиков, студентов Виленского университета, которые, по словам исследователя, именно под впечатлением «Людмилы» начинают разрабатывать жанр польской романтической баллады[286]. Переложением удовлетворены были, кажется, все, кроме самого Жуковского, который сразу же после публикации «Людмилы» берется за создание новой версии баллады Бюргера. Это свидетельствует о том, что проблему создания «русской баллады» Жуковский не считает решенной. Работа над новой версией продолжается четыре года. Первый замысел («Ольга») отвергается, второй («Гадание») также отвергается, третий («Светлана») воплощается в жизнь[287]. Меняется сюжет, меняется название, меняется имя героини.

Для «русской баллады» Жуковскому необходима была «национальная» тема; и он находит ее в старинном народном празднике – святках. К началу XIX века святочная тематика уже утвердилась в культурном сознании как в наибольшей степени характеризующая природу русского национального характера, познанием которого так был озабочен романтизм. Правда, еще не сказано Н. Полевым «кто сообразит все, что бывает у нас на Руси о святках, тот хорошо поймет дух русского народа…» (1826)[288], но святки уже описаны Чулковым в журнале «И то и сио» и в «Абевеге русских суеверий», уже идет на столичных сценах (и еще будет идти в течение тридцати лет) опера С. Титова на либретто А. Малиновского «Старинные святки», которую Жуковский, как уже отмечалось, высоко ценил. Тема народных святок, ставшая столь популярной в 20–30‐х годах, уже витает в воздухе, и Жуковский подхватил ее. Совершенно справедливым поэтому представляется расхожее утверждение о том, что Жуковский почувствовал «веяние времени». Он создает произведение на святочную тему, которое пришлось по вкусу уже готовой к ней публике.

Каким же путем Жуковский достигает в «Светлане» необходимого ему элемента народности? Во-первых, он обращается к изображению народного календарного праздника и весьма точно воспроизводит картину святочных гаданий русских девушек. Во-вторых, он использует сюжет устных святочных рассказов-быличек о гадании на зеркале. Жуковский несомненно знает об их существовании и популярности в народе и с сожалением пишет о том пренебрежении, с которым относятся поэты к подобного рода текстам устной словесности. Эти произведения, по его мнению, «та самая национальная поэзия <…>, которая у нас пропадает, потому что никто не обращает на нее внимания»[289].

Скачать книгу

283

См.: Созонович И. Ленора Бюргера и родственные ей сюжеты в народной поэзии, европейской и русской. Варшава, 1893.

284

См.: Жуковский В. А. Людмила: Русская баллада // Вестник Европы. 1808. № 9. Май. С. 41–49.

285

«Нам раз случилось слышать от одного из людей этого поколения довольно наивный рассказ о том странном впечатлении, каким поражены были его сверстники, когда, привыкши к громким фразам, вроде: О ты, священна добродетель! – они вдруг прочли:

Вот и месяц величавойВстал над тихою дубравой;То из облака блеснет,То за облако зайдет; <…>Чу!., полночный час звучит. <…>

По наивному рассказу современников этой баллады особенным изумлением поразило слово чу..!» [курсив В. Б.] (Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. Т. 8. С. 166–167). Ср. также в «Мертвых душах»: «Многие были не без образования; председатель палаты знал наизусть „Людмилу“ Жуковского, которая еще была тогда непростывшей новостию, и мастерски читал многие места, особенно: „Бор заснул, долина спит“ и слово „чу!“, так, что в самом деле виделось, как будто долина спит; для большего сходства он даже в это время зажмуривал глаза» (Гоголь Н. В. Собр. худож. произведений: В 5 т. М., 1960. Т. 5. С. 223). Не исключено, что этот пассаж Гоголя появился под влиянием строк Белинского.

286

См.: Пиотровская А. Г. Жуковский и польские романтики // Жуковский и литература конца XVIII–XIX века. М., 1988. С. 305–318. Это событие зафиксировано Эдвардом Одыньцом; см.: Odyniec А. Е. Listy z podrózy. Warszawa, 1961. T. I. S. 265–266; см. также: Волков P. M. Славянские параллели к балладам В. А. Жуковского // Учен. зап. / Черновицкий гос. ун-т. 1958. Вып. 6. С. 1–32.

287

О работе Жуковского над «Светланой» см.: Губарева Р. В. <Иезуитова Р. В.> «Светлана» В. А. Жуковского (Из истории русской баллады) // Учен. зап. / Ленинградский гос. пед. ин-т им. А. И. Герцена. 1963. Т. 245. С. 175–196; среди вероятных этнографических источников, которыми пользовался Жуковский, помимо названных Иезуитовой, следует еще назвать «Славянскую и российскую мифологию» А. С. Кайсарова; см. также: Душина Л. Н. История создания «Светланы» Жуковского // Пути анализа литературного произведения. М., 1981. С. 188–194.

288

П<олевой> Н. Святочные рассказы // Московский телеграф. 1826. № 12. Декабрь. С. 105.

289

Цит. по: Библиотека В. А. Жуковского в Томске. Томск, 1978. Ч. 1. С. 148.