Записки почтальона. Филипп ГорбуновЧитать онлайн книгу.
прорезиненный «Капелька»;
5. Перчатки рабочие (Так и не понял – зачем);
6. Фонарик;
7. Свисток.
В первые дни работы было много, и о списке этом я как-то подзабыл. Вспомнил обо всей этой «роскоши» только, когда заметил на коллегах из соседнего отдела фирменную атрибутику и понял, что я такую тоже хочу. Мне стало обидно, и я пошёл на склад.
Громадное помещение на втором этаже Главпочтамта было аж до потолка забито какими-то коробками и тюками. Старый грузчик, кряхтя, волок здоровенный мешок, и начсклада – строгая тётка с короткой стрижкой – подбоченясь, давала ему ценные указания. Я вошёл, поздоровался, объяснил ситуацию, но женщина развела руками: из одежды мне предложили только свисток да фонарик. С остальным беда – ни курток, ни обуви – ни хрена. Ладно, буду заходить. «Заходите. Но не раньше, чем через месяц» – предупредила начсклада. Через месяц действительно появилась обувь, но… далеко не моего размера. «Надо ждать», – посоветовала дама. Склад, напомню, был завален всякой-всячиной. Всё тот же грузчик, не переставая, охал под очередной ношей… Через какое-то время мне снова дали понять, что ловить на складе нечего и когда будет привоз – неизвестно. Я всё понял. Вежливо откланявшись, пошёл к руководству, узнал телефон склада и стал названивать им с назойливостью ревнивого мужа чуть ли не каждый час.
Спустя неделю столь плотного телефонного терроризма, они уже всем складом, вместе с грузчиком и кошками, рыдали в трубку. Но обувка нашлась! А потом и куртка… С тех пор всё это мне без проблем и в срок выдавала моя непосредственная начальница Софья Владимировна. Ко всему прочему, мне полагался газовый баллончик, чтобы отбиваться от бродячих собак, бомжей, алкашей, активистов «Единой России» и прочих вурдалаков, но его я так и не узрел. Да и чёрт с ним! Зато маленький китайский фонарик всегда был при мне и не раз помогал не сломать шею в тёмном переулке.
Всё постепенно устаканилось. По утрам я подрабатывал на Троицком в багетной мастерской. В полдень получал свой калым и бежал на почтамт, где вкалывал до вечера. Тут я официально трудился почтальоном. Когда мастерская закрылась, я лишился подработки, но получил чуть больше свободного времени. Стал, шутки ради, вести дневник. Потом задумал книгу, стал собирать всякие побасенки. Время шло…
Специфика моей работы на почтамте располагала к размышлениям, которые я старательно переносил на бумагу… Иногда, вдоволь набродившись по гнилым коммуналкам и сырым дворам, наглотавшись туманов и выхлопных газов, в меня неведомо откуда просачивались стихи, – и в одно мгновение меня уносило чёрт знает куда – сквозь эти трущобы, стены, тени, косой свет фонарей, вечную морось и мрак – в головокружительно свободный полёт. И вскрывалась суть, и приподнималась завеса таинства, и фантазия била ключом, и рвалась на волю какая-то звенящая лирика. И тогда, дивясь себе, я хватал ручку, пристраивался где-нибудь в уголку и, на пожелтевших бланках извещений с ещё советским гербом, на коленке ли, на водосточной