Золотая чаша. Ольга ИвановаЧитать онлайн книгу.
на детей, а она тихонько ойкала и прихлопывала ладонью рот. Потом сказала, обращаясь к Софье:
– Давай-ка искупаем малого. Грязному есть нельзя. А ты-то сама, грязнее я в жизни не видала!
– Могилку маме копала… В ручье умывалась… – пробормотала едва слышно девочка. Хозяйка осеклась и замолчала. Потом подошла поближе, крепко обняла и прижала к себе Софьюшку…
Софья не понимала, почему нельзя есть грязному и как купать ребенка: за окнами-то темень! Но все же задала вопрос:
– А что в ямку постелим?
– В какую ямку? – удивилась хозяйка, доставая из-за печи деревянное корыто. Софья было решила, что плохо сказала на чужом – русском – языке, но быстро поняла, что это и есть то, в чем моют детей гадже.
Во время купания Мирон перестал реветь и сосредоточенно изучал глазами и руками воду и корыто. Особенно его интересовал кусочек белого мыла. Он все пытался засунуть его в рот.
Потом его завернули в теплую – с печи – тряпицу, и хозяйка распорядилась:
– Ты давай-ка, мойся сама, а я ему пока сухарик дам, а то заорет сейчас. А голову я тебе вымою. Вот ведро, вода теплая, вот ковш. Да помаленьку лей!
После хозяйка надела на Софью свою рубаху, подпоясала и подвернула рукава. А потом хозяева, их проснувшийся сын Яков, чуть постарше Мирошки, и прибежавшие работники смотрели, как цыганята едят. Сначала у Софьи от голода и от волнения сильно дрожали руки, на стуле сидеть было неудобно, но, боясь не понравиться хозяевам, она ела деликатно, как учила мать. Потом руки дрожать перестали, и, глядя на не стеснявшегося, перепачканного кашей Мирона, она стала смеяться вместе со всеми.
Наевшись, Мирон стал засыпать прямо за столом и, протянув ручонки, пролепетал: «Да́е, лэ ман…» (Мама, возьми меня…) И сестра горько заплакала.
Наутро Софьюшка с благодарностью поклонилась хозяйке в пояс и спросила свою индараку и дэкхло́ (платок).
– Ты куда собралась, черноглазая? Не пущу! Юбки твои выстираны, сохнут. Не украду, не бойся! Мирона пожалей, глупая! Иди-ка лучше детей одень, пусть на солнышке побегают.
Яшка с Мирошкой, сытые, радостные, играли во дворе, и ничуть им помехой не было, что лепетали на разных языках!
У Софьи встал ком в горле, когда она подумала о голодных сверстниках и малышах из табора… Она зажмурила глаза, чтобы не выпустить слезу, и перед ней возникла картина лоды́пэ (места стоянки табора). На костре кипел котел, вкусный дымок расплывался над шатрами и кибитками, женщина в красном платке – тетка Марьяна – размешивала длинной палкой варево, ребятня крутилась рядом, подбрасывая хворост в огонь. От сердца отлегло – в таборе все хорошо, есть еда. Софья успокоилась и заулыбалась. Она не знала своей судьбы, но вчерашнее чувство горя и страха перебивалось неуверенно-радостным предчувствием сытой и теплой жизни.
Вот и стали Софья с Мироном жить у богатого егеря по имени Гавриил и его жены Соломонии. Шелковолосый Яков, крикливый, шумный, капризный,