Любовь-неволя. Евгений ПетропавловскийЧитать онлайн книгу.
ты жив и Муи рядом с тобой, пока время не остановилось и день продолжает сменяться ночью, а ночь – днём, пока остаётся хотя бы крупица надежды на ровное и безопасное грядущее, не стоит предаваться отчаянию.
Размышляя о своих отношениях с Мариам, обо всём, что теперь было связано с нею, ты продолжал носить тяжёлые вёдра и не замечал, как часы, минуты, секунды и терции просыпаются сквозь сито времени. А между тем – хотя небо ещё оставалось светлым – тени гор стали расти и, наползая снизу, постепенно смывали со склонов предзакатную позолоту солнечных лучей. И когда ты это заметил, то остановился. Выросшая подле стены дома куча гравийно-песчаной смеси была достаточно велика для того чтобы её хватило на любые хозяйственные нужды. Тогда ты отнёс пустые вёдра в сарай и, выбрав там подходящие доски, принялся сколачивать немудрёную опалубку для нижней ступеньки порога.
***
Работа двигалась довольно быстро. Развалить старый порог оказалось даже легче, чем ты ожидал; на это потребовалось всего несколько ударов молотка. В огороде, возле курятника, давно валялось безо всякой пользы небольшое – хоть и ветхое, но без дыр – корыто; его ты приспособил для приготовления бетонной смеси. В сарае, под балкой, висели разнокалиберные огрызки ржавой проволоки. Ты выбрал среди них несколько кусков потолще: они вполне годились для армирования ступеней. А дальше – дело нехитрое: сыпь, наливай воду, размешивай и вываливай… На всё про всё ушло немногим более часа; ты управился как раз к наступлению темноты. И лишь тогда почувствовал, до какой степени устал. Значит, действительно не успел после болезни набраться сил.
Обязательно надо будет предупредить Мариам, чтобы до завтрашнего утра не наступала на свежий бетон. Не забыть бы.
Ты достал «Приму». Покрутил между пальцев, разминая. Потом закурил и медленно прошёлся по двору, глядя по сторонам рассеянным взглядом.
С гор тянуло свежестью, и небо над их вершинами теряло последние багровые оттенки.
Сигарета слегка потрескивала в твоих пальцах при каждой затяжке.
Ты размышлял обо всём понемногу, а по сути, ни о чём…
Нет, ты, оказывается, до того сильно устал сегодня, что на самом деле просто медленно плёлся по двору, еле волоча ноги. И курил свою «Приму», то и дело сплёвывая прилипавшие к губам горькие табачинки…
Ты плёлся, как побитая собака, медленно приближаясь к караульному помещению; со стороны это вряд ли казалось похожим на бегство, но было, по сути, бегством. От самого себя. Ты шагал на ватных ногах и думал о том, что есть же где-то предел всему, должна ведь существовать граница, через которую невозможно переступить. Конечно, она у каждого своя; но у тебя-то – где она у тебя, та незримая черта, за которую нельзя, ибо за ней тает, испаряется последняя крупица самоуважения, терпение перетекает в рабскую покорность и человек превращается в тупую забитую скотину? Бог весть… Ты пытался отыскать в своём сознании хоть какую-нибудь лазейку для самооправдания, однако