Капкан. Алексей Дмитриевич КозловскийЧитать онлайн книгу.
подол у горла.
– Заткнись! Где бумаги спрятали?
– М-м-м… – Ветлицкий пытался что-то сказать, но лишь мычал.
– Зря ты, Серый, поэта бьёшь. У него конституция нервная. Он и сам всё выложит. Где бумаги?
– Рукопись в портфеле.
– На хрена нам стихи, документы где, что Орёл передал спрятать?
– Только рукопись – «Дождь вдвоём».
– Издеваешься? Серый, начинай! – И Андрей с ужасом увидел, как тот самый парень, который держал Люду с закрученным у горла подолом халата, одним движением, только чуть пригнувшись, сорвал с неё плавочки. – Где бумаги?
И тогда Ветлицкий бросился, но не на низкорослого садиста, а на главного бандюгана, правильно рассчитав, что Серый отпустит Людмилу и поспешит старшому на выручку. Откинувшись назад и спружинив телом от диванной спинки, Андрей изо всех сил толкнул Радика. Тот лишь руками успел взмахнуть и боднул угол русской печки. Боднул и стал валиться на пол. Ни секунды не медля, хозяин квартиры с левой двинул Серого по загривку, но промахнулся, задев кулаком перекрестье рамы. Стекло зазвенело, посыпались осколки, и тут снова закричала Люда. Парень, карауливший дверь, заметался, а со двора заскочил четвёртый, что стоял на стрёме.
– Вы, суки, весь посёлок поднимете! У них соседи за стенкой не спят!
– А, чёрт, уходим! – И Квадратный ударил Андрея в грудь чем-то острым. Дальше сознание испуганного и почти убитого поэта отказалось что-либо воспринимать, чуть позднее, правда, до него донеслось, как один из налётчиков произнёс:
– Радику конец, на хрена нам труп? Зажигай! И бумаги сгорят со всеми.
И ещё Ветлицкий успел подумать, что никто, кроме Сунцовой и Рамзина, из знакомых не знал, что он был у Орлова, но и об этих двоих вспомнилось безо всякой злости, да о рукописи пожалел, теряясь в тягучем небытии.
Часть 2. Формула одиночества
То, как сознание возвращалось к Андрею, чем-то напоминало появление солнца: в сплошной черноте неба сначала чуть-чуть забрезжило, потом бесплотное пятно с того края, откуда положено ждать восхода, потеплело, наполняясь живым, розоватым светом, прошло какое-то время – и вот уже тьма окончательно отступила под напором грядущего дня. Он приоткрыл глаза!
– Ах, как славно, давно пора. Итак, молодой человек, мы смотрим, мы видим, зрачок реагирует на свет.
Белый потолок палаты, чуть в стороне никелированный шток со склянкой, опрокинутой горлышком вниз, а от неё, как венозная жилка, голубоватая трубка. «Значит, я жив, – соображал Ветлицкий, – верней, в порядке только зрение и сознание, да ещё слух».
– М-м-м…
– Спокойно, больной, вам нельзя разговаривать. У вас всё в норме: руки, ноги и даже внутренности.
«Брр-р… Говорит, как мясник: “…целы внутренности”».
– Он, наверное, пить хочет?
– Ну, посмотрим, посмотрим…
Ресторан «Золотой сон» открывался без лишней помпезности. Его затянутые узорчатыми решётками окна смотрели прямо на редакцию «Енисея».
– Кто из наших туда идёт? – спросила Сунцова