Распутье. Иван БасаргинЧитать онлайн книгу.
пошли в наш окоп, познаешь, почем фунт лиха у пехотинца. Ты вылетел на коне вперёд, сабелькой вжик, вжик – и в отступ, а мы, пехота, серая кобылка, в деревнях не днюем, не ночуем. Наш дом – окоп, наш погост – тоже окоп. Спим в воде студёной, во вшах и голоде. Пошли, пошли, не бойся офицерские сапожки замочить, ваше благородие. Вошь, стерва, штука пользительная. Не заспишься. Голод тоже нам на руку, от него зло копится. Все сгодится. Ну, давай обнимемся. Рад тебя видеть в полном здравии и в геройстве, – обнял Устина Шишканов. – Узнал я, как ты расхристал пристава с казаками. Еще тогда понял, что быть тебе героем.
Устин видел окопы, сиживал в них не раз, но то, что увидел здесь, ужаснуло. Солдаты бродили по колено в холодной воде, а на голову сыпал холодный осенний дождь вперемежку со снегом. Спали на сырых досках. Все небриты, грязны, злы.
– Черт бы с ним, с грязью, вошотой, но ведь на винтовку по одной обойме. Попрёт германец, и отбиться нечем. Дожили. Война только началась, а уже воевать нечем.
– Валерий, какой тебя черт понес в эту коловерть, в это распутье? Ну и продолжал бы скрываться в тайге!
– Скрываться? От кого? От России, от своего народа? А кто меня научит воевать? Кто сделает народ злым, непримиримым к царю? Чтобы потом всю эту непримиримость выплеснуть в революцию, а царя и его приспешников – в грязь, в навоз. Как они нас – за борт истории. Нет, я, не будь войны, конечно, скрывался бы, ждал бы часа, чтобы поднять народ на революцию, и тот час пришел бы, но началась война – скрываться не моги. Одно – то, что Россию надо спасать, второе – учиться воевать, чтобы уж до конца спасти ее, матушку. Быть солдатом, солдатом своего народа – это сейчас главное. Народ остался без пастуха. С вашего позволения, мы будем теми пастухами. Генералы – это не пастухи, это мясники.
– Другим ты стал, понимающим, что ли, Валерий.
– Я не пошел искупать вину, которой у меня не было, ее свалили на меня ваши люди, но я зла на них не таю, они живы своим укладом, свой дом от меня защищали. Время покажет, кто был прав. А здесь мы сдюжим, должны сдюжить, – уверенно говорил Шишканов. Военную науку познаем и потом вместе с тобой перекрутим мир на другой лад. Или ты уже раздумал сделать мир иным?
– Трудно сказать, как все это будет, – пожал плечами Устин.
Подошел Коваль, молча пожал руку, поморгал белесыми ресницами, промычал:
– Вот и свиделись. Тьфу, какой дурак сунул меня в это пекло? Это всё ваши виноваты. Сволочи. И пошел я за этим полудурком, – покосился Коваль на Шишканова. – В эту грязь, вонь, кровь. Ненавижу, всех ненавижу! – хрипло бросил Коваль, лег на нары, завернулся в шинель.
– Как там у вас, еще не агитируют против войны? – спросил Шишканов.
– Пока нет. Да и трудно будет у нас вести агитацию, почти каждый пятый – кавалер Георгия. Появись большевик, то голову враз скрутят.
– У нас тоже не милуют, – свёртывая самокрутку за ветром и дождем, говорил Шишканов. – Но пора все же нам начинать.
– Так кто ты?
– Как кто? – удивился Шишканов. – Всё тот же большевик-социалист. Выдашь? Нет, ты не выдашь. Потихоньку