Мы с тобой одной крови. Лекции, беседы, проповеди. протоиерей Алексей УминскийЧитать онлайн книгу.
то пусть оно болит. Пусть оно не будет спокойным, пусть ищет этого прощения, пусть постоянно тревожится, что не может простить, – это уже путь, это уже знак того, что сердце оживает…
Мы не можем выключить звук боли. Тишина поста должна быть внутренней, когда мы выключаем звук суеты, излишних попечений, переживаний из-за ерунды, когда мы понимаем, что ценность нашей повседневности не так уж велика.
А когда мы отключаем звук страданий, это не тишина, а равнодушие, холодность сердца, с которой мы должны бороться во время поста. Мне кажется, Великий пост должен настроить человека так, чтобы его слух к чужой боли, чужому страданию обострился, чтобы он все время замечал, кто сейчас нуждается в молитве, кто сейчас страдает, кто сейчас неспокоен, кто не может примириться. Ради этого и существуют аскетические труды, чтобы утончить наше духовное чувство.
Мы говорим, что пост, аскетика должны умерщвлять плоть, страсти, но они не должны умерщвлять в нас человека. Поэтому, когда перед постом на Масленице мы встречаемся друг с другом, мы переживаем человеческую радость общения, мы смеемся с нашими друзьями, улыбаемся, нам очень хорошо с любимыми и ближними.
Это состояние очень важно. Но во время поста оно должно стать еще более глубоким, еще более целостным. Пост должен нас так тонко настроить, чтобы мы прежде всего чувствовали чужую боль, чтобы мы были быстры на сострадание, на любовь, чтобы мы могли исполнить то, о чем говорит Христос в притче о Страшном суде.
Как понять смерть?
Встреча со смертью
Очевидного, болезненного столкновения в детстве не помню. Неясно вспоминаются какие-то крышки гробов, стоящие в подъезде, люди, обзванивающие квартиры, чтобы собрать деньги на похороны. Но это просто бытовой фон, просто часть жизни, смерти в ней как таковой для меня не было.
Не было ее и в детских походах с бабушкой на кладбище. Старые русские кладбища казались мне особыми маленькими городками, завораживающими и таинственными…
Помню старые заброшенные смиренные русские кладбища, куда мы заходили во время нашего дачного отдыха, там росла какая-то очень крупная земляника. Я все время пытался собрать ее с могил, а мне бабушка, совершенно неверующий человек, говорила, что это грех. Я чувствовал, что эти особые «городки» отличаются от иного пространства бытия, но понять почему – не мог. Да и не задумывался над этим всерьез.
Очень смутно помню, как хоронили каких-то птенцов в коробочках, кошку. Но опять-таки это была, скорее, ритуальная игра, чем переживание смерти.
Видимо, никаких ярких, серьезных, переворачивающих жизнь обстоятельств не было. Дедушка мой по отцовской линии умер очень рано, когда мне было года два, я даже не зафиксировал момент его ухода. Когда стали умирать бабушки и дедушки позже, я уже был вполне взрослым человеком для того, чтобы по-другому воспринять смерть.
А в сознательном детстве, видимо, утраты не касались родителей и я не видел их переживаний смерти. Никто из их близких