Вокруг державного престола. Батюшка царь. Валерия Евгеньевна КарихЧитать онлайн книгу.
накажу, как никто другой не накажет. А их наказания, что комариные укусы медведю…» – ему так понравилось пришедшее на ум сравнение с хозяином тайги, что он невольно усмехнулся.
Лука заметил его усмешку и с недоумением уставился на него.
– Что делать, все к тому же придем. Каждый своим чередом и в свой срок, – угрюмо промолвил Никон.
«А может, надумали чего… или чего-то понадобилось от меня.… Зачем было Луку посылать? И чего торопить свой смертный час?» – с неудовольствием подумал Никон и тоже перекрестился.
– Придешь проститься-то? – вытирая слезящиеся глаза, доверчиво поинтересовался Лука.
– Приду, – отрезал Никон и бросил лопату в сторону.
В келье усопшего толпились монахи.
Елеазар стоял на коленях перед столом с установленным на нем гробом.
– Эх… Ушел ты, Амвросий, – слабый голос дрожал от слез и прерывался, – почему не позвал меня перед смертью, своего старого друга? Как жить-то теперь без тебя, брат? Лучшие уходят…, а я вот зажился тут.
Амвросий лежал в простом и грубо сколоченном сосновом гробу в монашеской схиме, сложив на груди застывшие и костлявые руки, и казался съежившимся и высохшим. В келье густо пахло смолой и сосновой стружкой, еловый лапник толстым слоем был постелен на полу.
Сгрудившиеся вокруг покойника монахи не сдерживали слез. Дождь уныло вторил их голосам, молящимся об упокоении.
Никон тяжелым сосредоточенным взглядом вглядывался в застывшее лицо Амвросия и размышлял: «Отмучался человек.… А я зачем здесь, в беспросветной тоске и тягости… зачем я здесь живу, неужто в ожидании такого вот конца? Ради чего претерпеваю лишения? Кому это нужно? Вот жил Амвросий, страдал, претерпевал, молился всю жизнь, посвятил жизнь служению Богу, а потом вот умер… Кто вспомнит о нем теперь, кроме старцев? Они будут помнить, пока живы. А потом, когда и они умрут, кто вспомнит о них? Вот и я, как маленький и слабый муравей, копошусь на земле, так и проживу свой век и безвестно сгину здесь, в глухом медвежьем углу, посреди бескрайней глухой тайги и зверья. Господи! Надоумь, зачем ты призвал меня сюда, зачем дал такой урок – претерпевать? Скажи, зачем я здесь живу? Затмевается душа моя мраком неверия в промысел, сомнения терзают меня. Они гнетут меня, душат, мне тошно… тяжко всё и постыло. Не хочу я так больше жить, подобно малому муравью. Уйти надо.… Прости меня, не держи, отпусти к людям, Господи…»
И знакомое чувство безнадежности, глухое отчаяние от безысходности поднималось и тяжело ворочалось в его душе, терзая и не давая покоя. Ему было жалко себя, жалко Амвросия, с которым в последнее время из-за расхождений во взглядах они поссорились и не разговаривали. А ведь тот был к нему добр и любил как родного сына.
И Никон тихо заплакал. Судорожно вытирая глаза жестким рукавом своей рясы, он горевал, что не успел поговорить и, может быть, повиниться перед умершим старцем за то, что во время их последнего ожесточенного спора о вере он сильно обидел его. Душа его тосковала и скорбела, как и у стоящих вокруг