Авантюристы Просвещения. Александр СтроевЧитать онлайн книгу.
его жизнь, превратить ее в произведение искусства, что он уже проделал со своей собственной. Перепробовав все ремесла, авантюрист возвращается к своему истинному призванию – производству, распространению и хранению текстов. Журналист, историк, мемуарист, издатель превращается в библиотекаря.
Подчеркну еще раз: сознание своей культурной миссии отличает авантюриста от заурядного плута. Он размышляет над своим поведением, анализирует подвиги своих собратьев, создает теорию восхождения на вершины жизни. Стратегия антисоциального поведения разрабатывается в мемуарах (маркиз д’Аржанс, Казанова, Калиостро), автобиографических сочинениях («Космополит» Фужере де Монброна), романах Муи, д’Аржанса, Анжа Гудара, Мобера де Гуве, Шеврие и трактатах («История шулеров» Анжа Гудара).
Слово – не только средство восхождения, но и любимый род оружия, хотя, скажем, Казанова превосходно владеет и шпагой, и пистолетом. Для индивидуалиста худший враг – его двойник. Описание похождений рыцаря удачи становится грозным оружием в руках его соперника. Так, Франсуа Шеврие публично разоблачает своего врага Мобера де Гуве, такого же литератора-авантюриста, в романах-памфлетах «Три плута» (1762), «История жизни Мобера, именуемого шевалье де Гуве, брюссельского газетчика» (1763)37. Казанова нападает на братьев Степана и Премислава Занновичей («Критическое рассмотрение разногласий, существующих между Венецианской и Голландской республиками», 1785), Анжа Гудара («Прозопопея Екатерины II», 1774–1775), Сен-Жермена и Калиостро («Разговор мыслителя с самим собой», 1786)38, критикует Бернардена де Сен-Пьера. Шевалье д’Эон печатно ругался с Анжем Гударом, Тевено де Морандом и Бомарше, что, правда, не помешало ему избить Гудара палкой. Полемические и сатирические функции берет на себя судебный мемуар: под пером шевалье д’Эона, Калиостро, Бомарше юридический жанр превращается в литературный, в автобиографические записки.
Информационное пространство
Нормативные поэтики редко соответствуют литературному процессу эпохи. Классицистическая иерархия жанров и в XVII, и в XVIII вв. упорно ставила на первое место трагедию, третируя свысока прозаические жанры, порицая роман за вымысел и безнравственность, вовсе не замечая сказку и сказочную повесть. Но, исследуя чужую культуру, легко впасть в аналогичный грех, привычно используя исторически сложившуюся систему авторитетов и ценностей. Правда, уже начиная с 1960‐х гг. французские ученые-«восемнадцативечники» переходят от изучения «литературы генералов» к исследованию литературного процесса. Работы по истории чтения, ставшие популярными в 1980‐е гг. во многом благодаря усилиям Роже Шартье и его коллег, подтвердили, что в эпоху Просвещения знали и любили совсем иные книги, чем те, что вошли в хрестоматии и учебники. Эротические сочинения продавались вместе с атеистическими под общей рубрикой философских трудов, запрещенных и потому пользовавшихся повышенным спросом. В составленном Робертом Дарнтоном