Одуванчик в тёмном саду. Ирина СмирноваЧитать онлайн книгу.
Первые, даже если бурю поднимут, размахивая ушами, взлететь все равно не смогут, не говоря уже про цветочки опылять.
Пришлось осторожно положить кисточку на краешек мраморной плиты, заменявшей здесь этакую помесь стола, мольберта и пюпитра. И крепко задуматься.
Написанное на мраморной же, но темной поверхности «классной доски» стихотворение я смогла прочесть без труда. Это здорово подняло мне настроение, и я ринулась в бой, не задумываясь над своими действиями. Мои уже вроде как родные ручки взялись за работу… ага. Стало быть, долой сознание.
Если бы можно было, то я и глаза бы закрыла, чтобы не отвлекаться на непривычный вид собственных конечностей, которые с ловкостью завзятого каллиграфа выводили изящные зеленые вензеля по кремовой бумаге. Но тут номер не прошел, смотреть все же пришлось.
Где-то после первой строчки я окончательно расслабилась, и кисть задвигалась быстрее. Очень помогло то, что в прежней жизни, когда я училась, а потом и сама учила пению, часто приходилось делать именно это – отстраняться от сознания и вслушиваться в собственные ощущения, нарабатывать, а потом и использовать моторику. Правильное дыхание, умение расслабить или напрячь нужную группу мышц, не опускать и не зажимать диафрагму… звучит совсем не так романтично, как красивое, особенно оперное, пение, но это «азбука» любого певца.
Урок каллиграфии закончился, настало время потруднее. Слагать стихи, если у тебя к этому нет ни малейших способностей, это жесть, как говорила внучка. Любовь-морковь, закат-плакат – вот и вся моя поэзия. Ну и ладно, буду двоечницей, все равно по легенде прочесть свое творение вслух мне не дано.
А вот с музыкой все пошло с самого начала и весело, и грустно.
Весело в том плане, что струнные для меня – любимые. И прочесть ноты с листа я могу. Если дома шестьдесят лет свои семь нот читала, то и здешние восемь – не проблема, тем более что тут как с буквами оказалось.
Но вот мелодия… нет, поначалу все очень нежно, изящно, мило… сладко. А через полчаса уже тошнит от однообразной мелодичной приторности.
Эта музыка была в одной тональности и одной громкости. Не было ни крещендо, ни диминуэндо, ни переходов, оттого казалось, что исполняет ее не живое существо, а старинная музыкальная шкатулка, где мелодия записана на бесконечно крутящийся барабан.
Музыка всегда увлекала меня за собой в свой особый непредсказуемо-волшебный мир. Я могла увлечься и забыть об окружающем, могла запросто потерять и полчаса, и час и очнуться с ощущением, что прошло не больше минуты.
Вот и сейчас я постепенно начала импровизировать, стараться разнообразить мелодию. И потеряла осторожность.
Когда я вынырнула из мира музыкальных грез, вокруг стояла мертвая тишина, только последняя нота моей импровизации еще дрожала в воздухе. Вот же!
Все, включая строгую, слегка высохшую в своей излишней худощавости даму-преподавательницу, отложили свои инструменты, ноты и смотрели на меня как на восьмое чудо света.
И все бы ничего, если