Петербургские трущобы. Том 1. Всеволод КрестовскийЧитать онлайн книгу.
Вот-те Христос – свою цену беру! с места не сойти! лопни глаза мои!.. Я ведь с тобой по-божескому – поди, чай, ведь тоже хрещеные, и хрест, значит, носим – занапрасну божиться не стану. А беру свою цену из жалости, значит, потому шельмы – хорошего человека надули! Да и порты же, прах их дери! лихие порты ведь – износу не будет!
Мужичонко раскошеливается и лезет за двугривенным. Маклак пронзительно устремляет взор свой в глубину его замшевой мошонки и чуть заметит там относительное обилие бабок[14] – как оно там, значит, финалы[15] шуршат либо цари-колесики[16] мало-мальски вертятся, позвякивают, – тотчас же дружески хлопает он мужичонку по плечу и говорит ему необыкновенно мягко и задушевно:
– Милый человек! Что мне от тебя деньги брать!.. Я, значит, по душе… Лучше пойдем-ка, вот, раздавим косушечку по малости али пивка пару слакаем. Чем мне деньги с тебя в придачу брать, так мы лучше, наместо того, магарыч разопьем. Идет, что ли?
– Ладно, – соглашается мужичонко, который от косушки никогда не прочь, а сам думает себе: «Экого человека честного да хорошего Господь-то послал мне – совсем бы пропащее дело, кабы не он выручил».
И ведет маклак мужичонку так-таки прямо в «Ерши». С буфетчиком у них давно уже печки-лавочки – дело зарученое, свои люди – только глазом мигнет, так у того уж и смекалка соответствует: несет он им графин, мужичонку почтенным величает и речь свою с ним «на вы, по чистоте столичной, по политике держит». Мужичонко с нескольких стаканчиков, гляди, раскочевряжится, видя такое почтение от питерских к своей сиволапой особе. Напоит его маклак до забвения, заведет его с половым в квартиру[17] и облупит там дочиста, даже и порты в обратную придачу возьмет, да потом и вытолкают мужичонку на вольный воздух прохлаждаться; а сами примутся меж тем «слам растырбанивать», то есть делить на законные доли благоприобретенную добычу.
К такому-то милому месту направлялся Казимир Бодлевский.
Дойдя до Пяти Углов, он остановился в раздумье, окинув глазами окрестную местность, и, к счастью, увидел будочника, который, опершись на алебарду, сонливо позевывал, прислонясь к стене спиною, поодаль от размалеванной черными и белыми полосами будки. Сей градской страж представился теперь Бодлевскому чем-то вроде путеводного столпа в пустыне, и потому он прямо направился к нему с вопросом:
– А где тут заведение «Ерши»?
Будочник недоверчиво и с проницательной подозрительностью посмотрел на Бодлевского.
– Какое заведение? – неторопливо переспросил он.
– «Ерши».
– «Ерши»? Нет такого! – недоверчиво ответил он Бодлевскому, продолжая вглядываться в него своими сонными глазами и как бы соображая: «Какого, мол, полета может быть эта птица?»
– Да как же это нет? – с беспокойством заговорил Бодлевский, которого стал покидать светлый луч надежды. – Как же, братец мой, нет,
Бабка, или сора – деньги вообще, какого бы рода или вида они ни были.
Финалы – бумажки, ассигнации. Некоторые произносят: финаги вместо финалы.
Колесо-царь – рубль серебряный, цари-колесики – серебряные деньги.
Так называется одна комната, с которою читатель познакомится несколько ниже.