Цунами. Дневник сиамского двойника. Глеб ШульпяковЧитать онлайн книгу.
протянул в кулаке.
Той же разболтанной походкой он отчалил.
Песок, подсвеченный дальними фонарями, мерцал голубым светом. Далеко направо мигала разноцветная гирлянда еще одного бара, но музыки слышно почти не было. Комок гашиша, который лежал в фольге, оказался внушительным. «Понятно, зачем они сюда едут».
Она сделала затяжку и вернула трубку:
– У меня потом голова болит жутко.
Я чиркнул зажигалкой. Через минуту песок подо мной стал упругим и легким, а музыка из бара распалась на тысячи отдельных звуков. Мозг покрылся ими, как пузырьками. Я медленно повернул голову. Пляж обрывался в море, дальше начиналась черная яма, пустота. На секунду мне представилось, что мы в театре и что пляж – это сцена, а впереди темный зал, где дышат, как во время спектакля, зрители.
Я улыбнулся, встал и подошел к воде. Поклонился невидимым зрителям и услышал, как из теплой тьмы на меня в ответ хлынули овации. Это она, лежа на песке, хлопала в ладоши.
17
«Жил-был в Москве актер, который однажды сыграл в знаменитом фильме».
Я лег и вытянулся на песке.
«Правда, роль в этом кино ему досталась второго плана, но зато яркая и запоминающаяся. Можно сказать, нарицательная. И он решил, что с него хватит, в историю кинематографа он с этой ролью уже вписан и дергаться нечего».
Она устроилась на локте и смотрела на меня, не сводя темных влажных глаз.
«После фильма его много лет узнавали на улицах. Но без ажиотажа, без вытаращенных глаз. «Смотри-ка, этот идет, ну, как его…» И дальше называлось имя персонажа, поскольку настоящей фамилии актера никто не помнил».
«Он жил один в холостяцкой комнате – от театра, в сталинском доме на углу Павелецкой. Играл в знаменитом театре, часто снимался. Иногда к нему приезжала из Германии дочь. Наводила порядок, набивала холодильник продуктами, привозила лекарства от хронического насморка, которым он страдал, и фотографии внуков, близнецов. И уезжала еще на год».
«Фотография отправлялась в общую пачку, где хранились письма от зрителей и те же близнецы, только годом раньше. Перед тем как убрать их в стол, он разглядывал лица, с удивлением и брезгливостью угадывая сквозь германскую фактуру черты своих предков».
«Его хобби, точнее, его настоящей страстью были телескопы и подзорные трубы. Он собирал их своими руками после спектаклей или с утра, если не было репетиций. Сам, по журналам и пособиям, вычислял углы и радиусы, а потом высылал список дочери, и та привозила превосходные немецкие стекла. Он монтировал их в корпус, изготовленный театральными слесарями, которые в театре его почему-то особенно любили. Так на свет появлялась труба на треноге, и он приближал к Москве небесные объекты еще на некоторое расстояние. Очень, между нами говоря, условное».
«Что можно увидеть на мутном московском небе? Где луна и та с трудом пробивается к зрителю? И все-таки сразу после спектакля он спешил на Павелецкую. Если ночь была более-менее ясной, садился на широкий подоконник перед форточкой (отсюда насморк) и наводил на резкость. Если нет,