Голоса спящих миров. Алиса АвеЧитать онлайн книгу.
в память школы, проявив художественные таланты. Школа любила и помнила их. Череп, например, плевался дальше всех.
Школа знала, что не бывает не особенных детей, знала она и то, как легко сделать из них обычных. Посредственных, уставших. Взрослых. Обычно в школе посредственный значило никакой, ни рыба, ни мясо, неинтересный. Дети и учителя вкладывали в это слово разные смыслы, но значение его с годами поменялось для тех и других. По-сре-ди-не. И тебе, и мне, и вон тому вот отстающему, от вон того, обгоняющего всех. Все смогут всё и станут равными. Играть в шахматы, петь песни, плеваться, правда плеваться уже не захочется, рисовать и чертить, плавать кролем, умножать в уме трехзначные числа, доказывать теорему Ферма, сочинять музыку. Но не как Моцарт, а как все.
В один безоблачный майский день они пришли и усреднили её детей. Исчезли отличники, двоечники очистили стены от надписей. Фотографии звездочек перенесли в архив, уняли плач в туалетах, перекидывание записками на уроках, вытеснили стандартами поведения застенчивую наглость школьников и упразднили девятый, десятый и одиннадцатый классы. Учителя получили послушных, успевающих, эмоционально выдержанных учеников. На смену учителям, которые еще помнили, что такое настоящий ребенок, пришло скорректированное поколение педагогов. И у школы не осталось даже горестных вздохов и однообразных сплетен в учительской.
Четырнадцать лет разрешалось встретить в естественном состоянии. Окна школы взглянули в глаза Макса, сидящего в ожидании своей очереди. Мальчик кутался в мысли, в глазах отражались строчки недописанного стихотворения. Школа часто слушала стихи Макса, он бормотал их вслух, перечитывал по много раз, прячась в раздевался у спортзала. Макс покрывал бумагу в считанные секунды – писал длинные сочинения, читал сложные книги и думал-думал-думал без конца. Он и сейчас прокручивал предложение, которое осталось дома в виде одной буквы «н». Мать вырвала тетрадку из рук сына и отправила его в школу. С надеждой, с уверенностью, что скоро мальчику полегчает. Разумеется, его мыслей много для одного, нужно делиться. А самому Максу отсыпать необходимое количество способностей к математике и бегу на короткие дистанции.
Школьная скамейка прятала занозы, грозящие вонзиться под обкусанные ногти Лизы. Девочку школа видела редко и не хотела напугать и без того трясущегося, цепляющегося за край скамьи ребенка. Лиза выковыривала щепки и кидала их на пол.
Лиза впитывала детей, совсем как школьные стены, они отпечатывались под кожей, проникали в неё, заполняли целиком. Девочке хотелось кричать с протестующими, прыгать с радостными, помочь споткнувшемуся, ковыряться в носу с апатичным, бесноваться с ненавидящим всех и вся, и думать-думать-думать о сложном устройстве человека и чрезмерной зависимости одного от многих. Думать и успокаиваться, и уже не выковыривать щепки, а представлять сколько лет дереву, из которого сделали скамью, и гадать сколько колец насчитали в его стволе.
Школа жалела Лизу – своё живое отражение.