За секунду до взрыва. Екатерина ПольгуеваЧитать онлайн книгу.
трое из закрытой русской школы: Алекс, Костик и Наташа. С Алексом я даже почти дружила, потому что он, как и я, любил читать и писал стихи. Костик был активистом движения русских школьников, хотя и знал государственный язык Республики получше многих коренных. Видно, у него имелся, как выражался отец, талант общественного деятеля. К нему, двенадцатилетнему пацану, прислушивались даже взрослые. Но этот самый талант до добра его не довел. Костик погиб в июне, когда власти разогнали их митинг.
Что случилось с Алексом и Наташей я не знаю. После июльской бойни на празднике поэзии русских выселили из Города – для их же собственной безопасности. Потом начались обстрелы и блокада. А в Город потянулись беженцы из Синереченска. Там всегда жило больше русских, чем коренных. Когда русских стали высылать из столицы, они изгнали коренных из Синереченска. В США это назвали «этнической чисткой», Евросоюз обещал приложить все возможности, чтобы «не допустить балканизации конфликта». Зато в нашем классе появился беженец из Синереченска Александр. И вот он мне стал настоящим другом.
Конечно, Помойка никакой роли в этих событиях не играл. Но первого сентября он велел повесить на стенах вдоль парадной лестницы портреты всех учеников, выпускников и служащих школы, погибших во время событий, которые называли то войной, то блокадой, то просто этим словом – «события». Портретов с каждым месяцем становилось все больше: гибли при артобстрелах, от снайперского огня, призывники на позициях. Помойка говорил, что сделано это для поддержания патриотического чувства, чтобы все помнили ради чего и кого мы сражаемся.
Ему-то, Помойке, хорошо! Его сынок, когда-то закончивший нашу гимназию, сейчас в Париже, вроде как учится. А такая же толстая, как он, жена уехала из Города еще летом. А мне каждый раз приходится смотреть на смеющиеся зеленые глаза Дина, его щербатую беззаботную улыбку. Если бы все было как раньше, он учился бы сейчас во втором классе.
Его фотография появилась на стене одна из первых. Но так как портретов становилось все больше и больше, лицо Динки затерялось среди других, детских и взрослых, серьезных и улыбающихся. И от этого, как ни странно, немного легче.
Мой одноклассник и друг Александр был уже на месте, сидел на широком мраморном подоконнике, подобрав ноги. Живет Александр в Старом городе, добираться через десять кварталов пешком или в простреливаемых трамваях ему не приходится. Однако опаздывает он часто. Но на сей раз он с нетерпением поджидал меня.
– Принесла? – вместо «здравствуй» спросил он.
Я молча достала два бутерброда с ветчиной и покупной клюквенный морс. Александр набросился на бутерброды, будто три дня не ел. Хотя, может, и не ел. Бабка моя не зря трудными временами меня попрекает. С едой у большинства плохо, потому что цены в блокадном городе – до небес. А уж откуда деньги у беженки с сыном-школьником, снимающей угол в подвале древней развалюхи в Старом городе? Вот я Александра и подкармливала.
Вообще-то,