Царевна Софья и Пётр. Драма Софии. Андрей БогдановЧитать онлайн книгу.
с митрополитом Смоленским). Но оно крайне задело парижского адвоката Матье Маре, которому Записки чрезвычайно понравились. В 1725 г. в письме президенту дижонского парламента Буйе (чья фамилия близка к обличенному аббатом мистификатору) мэтр превознёс Записки и их автора, подчерпнув всё, что знал о нём, из самих Записок. Конечно, его слова, что «Ленгле – лгун и обманщик», нуждались в подкреплении. И Маре приписал в конце: «Я знаю одного человека из Бове, который был хорошо знаком с этим господином де ла Нёвиллем, который звался Фуа по своему фамильному прозвищу; эта фамилия с честью существует в Бове и по сей день»[61].
Итак, происхождение «дворянина» де ла Нёвилля вызывает немалые сомнения. Зато факт, что француз под таким именем появился в середине 1680-х гг. в Речи Посполитой, установлен несомненно. Французский посланник в Польше маркиз де ла Бетюн написал 19 января 1686 г. своему шефу, секретарю по иностранным делам Кольберу де Круасси: «Я должен сообщить вам, сударь, что некто по имени де ла Нёвилль – человек очень поверхностный и известный здесь благодаря этому – очень утомил их королевские величества, добиваясь своего назначения резидентом во Францию, на что они не дали согласия, несмотря на представления маркиза д’Аркьена, которые он делал польской королеве».
Значит, человек, называвший себя де ла Нёвилль, существовал, и он был французом (при всех различиях французских говоров сами французы всегда отличали соотечественников). О дворянской фамилии Нёвилля мы знаем лишь с его слов (документов и иных доказательств происхождения у человека, одетого как дворянин, не спрашивали тогда нигде, даже в требовательной по части бумаг России, если только он не ожидал официального приема у коронованных особ или не нанимался на службу). Зато этот персонаж вполне соответствовал сложившемуся в Европе представлению о французах: «человек очень поверхностный и известный здесь благодаря этому». А главное, он знал толк в придворном обхождении, иначе ни за что не смог бы войти в доверие к маркизу д’Аркьену, отцу польской королевы Марии-Казимиры.
Манеры французских провинциальных дворян и придворных различались в те времена значительно, причём сам факт пребывания при дворе часто ценился больше, чем титул (не считая, конечно, аристократии). Но пребывания официального! Ведь Версаль, любимое детище «короля-солнце», сжиравшее значительную часть финансов Франции, был заполнен толпами праздношатающихся и не имеющих никакого веса дворян. Достаточно сказать, что приличные при дворе шляпы и шпаги давались у ворот Версаля напрокат всем, без различия происхождения, и любой заносчивый булочник мог (как это ни звучит сегодня странно) присутствовать на утреннем туалете Людовика XIV, чтобы потом хвастаться этим собратьям по цеху. Впрочем, и русские цари по праздникам принимали в обычно строго закрытом дворце целые делегации представителей податных сословий, в которых московские купцы и промышленники, например, должны были присутствовать обязательно, невзирая на
Здесь и далее цит. по: