Тайный советник Ивана Грозного. Приключения дьяка Федора Смирного. Сергей КравченкоЧитать онлайн книгу.
работы молодого московского художника Ивана Глухова уже был предъявлен царю Ивану, вызвал смертельную бледность, обморок и крики по возвращении из небытия: «Взять! Взять! Взять!!!»
Фамилия «Тяжелого» стала известна из уст очнувшегося государя: «Тучков!» Тучкову надели на голову мучной мешок, подсадили в крытый возок и оттарабанили с максимально возможной скоростью в кремлевские казематы.
Аналогичная участь постигла «Дворового», ночного собеседника Феди Смирного и дюжину душ с гостиного подворья, где квартировал «Ночной». Этим, правда, мешков не надевали и транспорта не подавали. Их связали толстенной веревкой и проволокли через реку, как карасей на кукане.
Остаток дня с полудня до глубокой ночи был посвящен предварительному следствию. Для этого очистили от караульной сотни просторную полуподвальную камору – черную гридницу. Стрельцы господ Истомина и Штрекенхорна перешли в светлую и чистую белую гридницу, где жалованный мед можно было оценивать не только на вкус, но и на цвет.
Очаг, освобожденный от стрелецких сапог, ярко пылал. В нем уже и железо кой-какое краснело. Помещения в углах каморы – совсем маленькие кельи – были набиты арестантами. Боярин Тучков, ночной посетитель Кремля и дворовой из «пустого дома» содержались поодиночке. Задержанные мужики с постоялого двора сидели скопом.
И еще одна чистенькая, маленькая клетушка с крошечной дверцей в главную камору была занята в эти дни и ночи. Здесь теперь находились два постоянных жильца и временами появлялись два приходящих. Постоянных звали Федор Смирной и кот Истома. Приходили по делу младший подьячий Прохор и средний подьячий Иван Глухов. Они чутко вслушивались в допросы, которые вел благообразный мужчина солидных лет, всматривались через щель в лица испытуемых.
Сначала был произведен предварительный (без пытки) опрос задержанных, который в счет не шел: все понимали, что без боли и страха русский человек правду сказать не в силах.
Получалось, что люди с постоялого двора вообще не при делах, «Ночного» видеть видели, но как звать, не знают. Не разговаривали. Он к себе никого не приводил, сам весь день пропадал в городе. Дознаватель, стряпчий Разбойной избы Василий Филимонов, слушал эти рассказы спокойно и добродушно. Он имел огромный опыт сыскной работы и понимал собеседника с полуслова. Сейчас он готов был верить мужикам из общей камеры. Они бледно выглядели в отблесках «пытошных снарядов», дрожали голосами и телом. То есть пытка как бы шла сама собой. Филимонов знал цену мучениям телесным и мукам душевным. «Можно верить», – отметил про себя.
Холоп из «пустого дома» вел себя почти так же. Озирался на раскаленные щипцы и кочережки, бледнел, отвечал с готовностью. По его словам выходило, что он, обедневший мещанин Иван Петрищев, присмотрел выморочное подворье, договорился со старшиной улицы о выкупе, но денег не хватало, так он пустил постояльца. Имени не спросил по простоте, деньги за постой получил, хотел сегодня нести старшине, но вот… Помилуйте, господин, невинную душу…
Слезы