Пепел Нетесаного трона. На руинах империи. Брайан СтейвлиЧитать онлайн книгу.
быстро, Аки! Раз, и все!» – и свирепую ругань Крали. Потом здоровенный мужик с тухлым дыханием навалился на его тощую мальчишескую спину, прижал всем весом, а другой, солдат, ухватив за запястье, выпрямил ему руку.
– Пожалуйста, – сквозь стыд и ужас упрашивал он. – Пожалуйста, я больше не буду. Никогда не буду. Простите, простите.
– Это хорошо, – откликнулся сержант и провозгласил: – Именем Санлитуна уй-Малкениана, императора аннурского, да воссияют дни его жизни, я исполняю правосудие.
Солдат поднял из огня раскаленную светящуюся железяку и прижал ее к коже Акйила.
Он думал, что умрет от боли. Никому такой не вытерпеть, тем более семи- или восьмилетнему ребенку. Это длилось целую жизнь, и он орал, орал и вырывался. Он слышал, как шипит кожа, чуял запах обугливающейся плоти… а потом все разом кончилось. Солдаты подхватили его, отволокли в сторону и швырнули на широкие плиты мостовой.
Он долго лежал, стонал, свернувшись клубком, как умирающий зверек, пока сознание понемногу выплывало на свободу. Он откусил кусок нижней губы, он обделался. Он валялся в луже собственного водянистого дерьма. Потом он вспомнил о других, поднял голову и увидел перед столом Кралю с протянутой рукой. Они встретились взглядами. Он открыл рот – подбодрить ее, хоть как-то помочь против багровой стены боли, но звука не вышло, только булькающее мяуканье, которого он и тогда устыдился, и после так и не сумел себе простить.
Клеймо больше не болело. Оно много лет не болело. Он рассеянно обвел пальцем гладкие лоснящиеся линии: восходящее солнце Аннура, горящее на его темной коже. Ему всегда представлялось странным клеймить воров печатью императорской семьи – все равно что принуждать шлюх носить корсеты, скроенные из флага. Акйил, дай ему решать, оставил бы имперскую эмблему для всякого благородного дерьма: украшал бы носы кораблей, верхушки башен, сверкающие щиты эдолийской гвардии… Незачем метить родовым гербом хрен всякого пьянчуги.
С другой стороны, у него-то ни герба, ни эмблемы не имелось, так что этот вопрос не так уж его донимал. Император есть император, так что он – а нынче она – вправе творить любую дурь, какая в голову взбредет, да и самого Акйила в хрониках едва ли отметят за мудрость решений. За воровство – это да. Он был малолеткой – глупым, отчаявшимся, голодным. Что ему оставалось? Воровство тогда было разумным решением.
А вот то, что он собирался предпринять сейчас, столько долгих лет спустя, разумным не назовешь.
– Сосулька, – объявил Йеррин.
Акйил его не понял. Утро выдалось душным и жарким, он уже пропотел насквозь в своем балахоне. Какие там сосульки? А с другой стороны, Йеррин никогда не отличался ясностью выражений. Да и кто не обзаведется парой причуд, прожив пятнадцать лет один в пещере?
Акйил мягко похлопал старика по плечу.
– Здесь нет сосулек, Йеррин.
– Там. – Монах поднял палец вверх. – Сосулька.
– А… – Акйил проследил взгляд Йеррина, потом поднял еще выше,