Александровские Кадеты. Смута. Том 2. Ник ПерумовЧитать онлайн книгу.
вёрсты, но с каждым шагом он всё ближе и ближе. Как и Москва, как и Петербург. Красный фронт откатывался, дроздовцы, келлеровцы, улагаевцы, марковцы почти без боёв занимали станицы на Верхнем Дону. По открывшемуся пути на Воронеж, по главному ходу железной дороги Ростов – Новочеркасск – Миллерово – Лиман – Кантемировка – Лиски – Острожка, а там и Воронеж к западу. В прорыв ушли бронепоезда, вся конница белых, все восставшие казаки; в городах и сёлах юга шла сплошная мобилизация, кто-то пробовал бежать, но и у красных на севере, и у гетманцев за Днепром таковых тоже немедля ставили в ряды.
Но кто-то должен был пахать и сеять, и потому даже в казачьих станицах призывали не всех. К тому же показывали дно склады южных военных округов, а заводов, что делали б винтовки с пулемётами, у белых не было. Имелся донбасский уголь, металл, имелся хлеб, но и только.
Большевики же располагали Тульским, Ижевским, Сестрорецким оружейными заводами. У них оставались и главные склады старой армии, нехватки патронов или снарядов красные не испытывали.
А тут ещё и немцы с австрияками. Заняв Киев ещё 1 марта и признав «вольную гетманскую Украину», немцы остановили наступление красных, враждующие стороны разделил Днепр. Левобережье осталось за большевиками.
И после этого Reichsheer-divisionen нависали над флангами и красных, и белых. Ждали, решительно пресекая при этом все попытки белых продвинуться на правый берег; большевики же словно ничего и не замечали.
Тем более что как раз в дни прорыва белых у Миллерово великие державы Европы, страны «сердечного согласия», то есть Антанты, признали красное правительство. Английский премьер, Герберт Генри Асквит, предложил созвать «мирную конференцию»; вместе с французским президентом Пуанкаре они выступили против «германских территориальных захватов», что подразумевало недвусмысленное: «Берлин, пора делиться».
Вильгельмштрассе изобразило истинно прусское хладнокровие и с прусской же надменностью заявило, что оказало содействие «делу обретения свободы народами, угнетавшимися Российской империей», и что нациям, «имеющим столь давние традиции народоправства», не пристало мешать им, немцам, в сем благородном начинании.
В Париже и Лондоне возмутились. И немедля признали большевистское правительство в Петербурге.
– А дальше – дело нехитрое, – разглагольствовал на привале Петя Ниткин, потрясая только что прочитанными газетами. – Торговое соглашение, французские кредиты, английские субсидии – и пожалуйте бриться! Немцы и глазом моргнуть не успеют, как окажутся Советы в той самой Антанте, которую клеймили!
– И что потом? – как бы небрежно осведомился Лев Бобровский.
– А потом, друзья мои, будет всеевропейская война. За российское наследство. Были войны за наследства испанское, австрийское, французское, польское, даже за португальское и баварское!.. Ну, а теперь будет за русское.
– Будет? Чего это ты, Нитка, несёшь? – насупился простодушный Воротников.
– Будет, если мы это допустим, – парировал Петя. – Если