Америка выходит на мировую арену. Воспоминания президента. Теодор РузвельтЧитать онлайн книгу.
факты о моем происхождении, и бывший солдат армии Шермана прислал мне одну из книг с именем моего деда. Это была небольшая копия стихотворений «Мистера Грея» – издание восемнадцатого века, напечатанное в Глазго.
Я родился 27 октября 1858 года в доме № 28 по Двадцатой Восточной улице в Нью-Йорке. В этом доме две мои сестры, брат и я провели детство. Он был обставлен в каноническом стиле Нью-Йорка, который Джордж Уильям Кертис описал в «Бумагах Потифара». Черная плетеная мебель в столовой царапала голые ноги детей, когда они садились на нее. Средняя комната, без единого окна, представляла собой библиотеку с мрачно респектабельными столами, стульями и книжными шкафами. Передняя комната, гостиная, казалась нам, детям, роскошной, но была открыта для общего пользования только по воскресеньям вечером или в редких случаях, когда устраивались вечеринки. Воскресный семейный сбор вечером был отдушиной, в который мы, дети, однако не получали удовольствия – главным образом потому, что всех нас заставляли носить чистую одежду и следить за опрятностью.
Как сейчас помню убранство той гостиной, в том числе газовую люстру, украшенную множеством граненых призм. Эти призмы поразили меня своим особым великолепием. Однажды одна из них отвалилась, и я поспешно схватил ее и спрятал, проведя несколько дней в тайном восхищении сокровищем, восхищении, всегда смешанном со страхом, что меня обнаружат и обвинят в воровстве.
Тут была швейцарская резьба по дереву, изображавшая очень большого охотника на склоне чрезвычайно маленькой горы, и стадо серн, непропорционально маленьких для охотника и больших для горы, прямо за хребтом. Это всегда очаровывало нас, но мы ужасно переживали за маленького козленка серны, опасаясь, что охотник может напасть на него и убить.
Там также был русский мужик на позолоченных санях, изображенный на куске малахита. Я слышал, что малахит был ценным камнем и долгое время я считал, что он был ценен как алмаз. Я воспринял этого мужика как бесценное произведение искусства, и только когда я был уже в зрелом возрасте, понял, что я ошибался.
Время от времени нас, детей, водили в дом нашего дедушки. Для Нью-Йорка тех дней это был большой дом. Он находился на углу Четырнадцатой улицы и Бродвея, фасад выходил на Юнион-сквер. Внутри был большой холл, поднимающийся до самой крыши, пол был выложен мозаикой из черно-белого мрамора, а по бокам холла шла винтовая лестница, ведущая с верхнего этажа вниз. Мы, дети, очень восхищались и тем и другим. Я думаю, что мы были правы насчет великолепия лестницы, а вот насчет мозаичного пола – уже не очень.
Лето мы проводили в пригороде, то в одном месте, то в другом. Мы, конечно, любили пригород больше всего на свете. Нам не нравился город. Мы всегда безумно хотели попасть в деревню, когда наступала весна, и очень огорчались, когда поздней осенью семья возвращалась в город. В деревне у нас были всевозможные домашние животные – кошки, собаки, кролики, енот и гнедой шетландский пони по кличке генерал Грант. Когда моя