Росстань (сборник). Альберт ГурулевЧитать онлайн книгу.
ты велел ему к партизанам убегать… Ниче, помиритесь, – Степанка пнул мерзлый кругляк конского навоза, вытер нос мохнатой рукавицей.
– Не помиримся, братка. Вот жизнь что делает, – Федька стал серьезным. – Этого разговора у нас с тобой не было. Запомни.
Степанке грустно, что такие хорошие братаны, которыми он гордился, не будут мириться.
– Ты, Федя, сегодня на него не налетай, он ведь гость.
– Не буду, – обещал Федька.
Весь день Федька был дома. Просушил седло брата, вытряс потники, попону. Любовно вычистил винтовку и шашку.
Александр воспринял все это как раскаяние за вчерашние необдуманные слова.
– Я бы сам все это сделал, – говорил он брату, – но коли охота, так уважь.
Только за обедом Федька спросил:
– Чего ты взъелся вечером на меня? Я плохо помню, что говорил.
– Под чужую дудку поешь, вот и отругал я тебя.
– Да нет, брат, – примирительно сказал Федька, – я просто думаю, почему, кто победнее живет, в партизанах ходит. Справные – у Семенова. А мы разве справные?!
– Нет, – жестко ответил Александр, – красные – зараза. Заразу надо уничтожать. Я тебе как старший брат говорю.
В самые клящие крещенские морозы, когда замерзали на лету воробьи и даже вороны, заимка обрадованно загудела: на Аргуни пошла рыба. Об этом сообщил дежуривший на реке в прошлую ночь Северька Громов. Рыбу ждали давно, и народ валом двинулся на лед Аргуни.
Еще загодя реку перегородили решетками – бердами, сплетенными из тальника. Рубить лед, вбивать в дно реки колья, устанавливать берды выходили чуть ли не все мужики заимки. Делали громадную круглую прорубь, над прорубью ставили юрту. День и ночь дежурили, следили, не пойдет ли рыба. На берегу всегда горел костер, стояли запряженные лошади. И вот рыба пошла. Руководят работой на реке старый Громов и Илья Каверзин. Первыми к проруби встали Проня Мурашев и Савва Стрельников. Сверху через круглый срез юрты падает свет, хорошо высвечивает дно. А внизу, вдоль берд, косяком идет рыба, тычется в тальниковую перегородку. Проня и Савва без устали колют острогами рыбу, выбрасывают ее на лед. Мороз крепкий, прорубь быстро затягивает туманной корочкой: работы хватает всем.
Так продолжается два-три дня, пока мороз не ослабнет и не прекратится ход рыбы.
Улов делили на паи здесь же у реки.
Федоровна слышала, как у ее зимовья замер лошадиный топот и морозный скрип полозьев. Как угорелая, в дверь ворвалась Финка, молодая работница Каверзиных.
– Бабушка Анна, скорей! – с порога закричала она.
– Я сейчас, – заспешила Федоровна. – Дверь закрой, выстудишь все тепло, шалая. Сейчас вот, соберусь.
Финка на месте не стоит, приплясывает от возбуждения. Хлопает кнутовищем по валенку.
– Как она? – спросила Федоровна, уже усаживаясь в кошеву.
– Н-но! – тронула вожжи Финка. – Кричит. Страшно так!
В зимовье Каверзиных вся власть перешла к Федоровне.
– Дверь на заложку. Лампаду надобно зажечь перед образами. Все хорошо будет, Христос с нами.
Федоровна