День Добрых Дел: отголоски истории. Сергей ОксанинЧитать онлайн книгу.
Она так отличалась от праздной заезжей публики, да и от той публики, которая заполняла на выходные Центральный парк города, для которой он, презирая ее за показную праздность, когда совсем припирало, писал на продажу экспромты. Увидев ее издали сидящей в креслице у входа в салон, он впервые за многие годы застеснялся своего внешнего вида и поспешил поскорее уйти, чтобы не броситься ей в глаза. Так все то лето он, боясь встретиться взглядом, и смотрел на нее издали. Мальчик, это не сказка про красавицу и чудовище, это – жизнь, точнее, часть той жизни, от который ты отказался раз и навсегда, так что выбрось ее из головы. Но это оказалась очень непростым, теплые ночи будоражили плоть, и тогда она вставал, окунал лопату в бочку с фосфором и начинал выписывать под звездным небом разбрызгивающие зеленые искры круги – эй, цыгане, придите ко мне, чтобы я вас – разогнал, сейчас мне так хочется набить кому-нибудь морду.
То лето – закончилось, закрылся и салон. Женщина – исчезла. Но Питер не мог выбросить ее из головы. Может, она, – не часть той жизни, а такой же осколок, как и он сам? Ведь отщепенцы, они бывают – разные. Взять хотя бы того мужчину, прежнего хозяина лыжного костюма. Красивый дом, шелковый пиджак, а такой же потерявшийся в этом мире человек. Питер вспомнил, как они пили вино и читали стихи в Центральном парке. Тогда мужчина поразил его знанием Шекспира, что совсем на ладилось с его внешним пижонистым образом. После коротких пассажей из «Фауста», щеголь, сделав добрый глоток, начал читать монолог Гамлета, да еще в оригинале. Он несколько раз сбивался, но Питер его поправлял, чем вызвал немалое удивление собеседника. Профессиональный клошар не стал откровенничать и рассказывать о своем литературном прошлом, но Шекспир не мог не растревожить покрытые слизью нынешних будней прошлые воспоминания, и Питер прочитал свой монолог – Гамлета. Он написал его в то время, которое критики обычно называют творческим кризисом, а, если, по правде, то кризисом среднего возраста, но, если по самой настоящей правде, – осознанием никчемности всего им написанного. Подтолкнула его к этому, как ни странно, очередная неизбежная спутница успеха, молодая поэтесса, затащившая Питера в кино на поцелуи и объятья. В темноте зала ее рубашка была моментально расстегнута, но он вдруг оторвался от полуобнаженной груди и стал смотреть, что происходит на экране. А там какие-то три нелепые фигуры бродили по развалинам в поисках какой-то чудесной комнаты. Его поклонница жарким шепотом стала объяснять, что этот, тогда модный русский режиссер, сделал свою версию фантасмагории о следах, оставленных на Земле кораблем пришельцев. Сначала Питера поразил образ Писателя, если тебя не будут читать через сто лет, тогда зачем вообще писать, такой же как я, только полысевший,, а потом, потом его увлек образ Сталкера, никчемного человека, отщепенца, зацепившегося за край уже не настоящей, а придуманной – им ли, пришельцами, или авторами – жизни, в которой пространство Добра было бесконечным, не оставлявшем Злу ни единого шанса нарисоваться в нем. Это и понял Профессор, поэтому и на стал взрывать свою бомбу там, в этой комнате. В тот вечер он поддался уговорам молодой поэтессы, затащившей