Посланник. Анатолий ПодшиваловЧитать онлайн книгу.
казаки всех убивают, грабят и чуть ли не едят поедом.
Казак улыбнулся и ответил, что они с хорошенькими барышнями не воюют и все делают только по приказу на службе царю и Отечеству. Я, как мог, перевел слова Нечипоренко. Мэри ему тоже улыбнулась в ответ.
– Хорошая барышня, вот если бы не вы первый, Александр Павлович, перехватили, я, может, тоже поухаживал бы.
– Но-но, поухаживал бы, тебя дома жена ждет да трое по лавкам, а мое дело – холостое.
Нечипоренко понимающе и одобрительно кивнул и пошел к своим. А Мэри сказала, что казаки очень живописны в своей форме, и будь у нее с собой краски и кисти, она бы попыталась написать портрет Нечипоренко (да уж, про мой портрет лучше не вспоминать). Потом мы еще погуляли, Мэри расспрашивала про Россию, правда ли, что у нас очень холодно, и поэтому все русские пьют много водки, чтобы не замерзнуть (ага, сейчас про «гармошка, балалайка и матрешка» пойдет разговор, но вроде матрешки появились уже в двадцатом веке). Про медведей на улицах тоже речи не было, зато Мэри оказалась начитанной девушкой, знала какие-то переводы Тургенева на французский, естественно, «Войну и мир»[12] графа Толстого и даже стихи Пушкина в переводе на французский. Прочитав несколько строф из «Онегина», Мэри поинтересовалась, как это звучит по-русски, я кое-что вспомнил, а потом прочитал, как мог, «Я помню чудное мгновенье…», и Мэри закончила его по-французски. Видимо, я покраснел, так как Мэри рассмеялась и взяла меня под руку.
– Что вы так смутились, сэр Александр, – с определенной долей кокетства спросила девушка, – это всего лишь чудесные стихи, я и не подозревала, как мелодично звучат они по-русски, гораздо лучше, чем по-французски, и рифмы точнее…
Мы еще поболтали о чем-то легком и несущественном, и я почувствовал, как хорошо мне с этой девушкой, жаль, что скоро расставаться. Поедет она в свой Бомбей к папе-полковнику, а я по абиссинской степи цок-цок, навстречу приключениям. Тут и мои товарищи в голове закопошились: эмоционально впечатлительный Шурка заявил, что она – прелесть, а старый ворчун Андреевич тоже отметил: «Хорошая девушка и скромная, не то что некоторые».
Потом наша прогулка была прервана слегка пьяным бароном, который, тем не менее, отрекомендовался по-французски и по-английски, щелкнул каблуками и сказал, что просит у мадемуазель прощения за то, что похитит меня по срочному и неотложному вопросу.
– Барон, что случилось? – обеспокоенно спросил я, первый раз видя выпившего Штакельберга.
– Александр Павлович, тысяча извинений, но господа офицеры просят вас присоединиться к столу. Мы отмечаем наши ордена и прибытие на африканский берег.
«Да чтоб вас, барон, вместе с неукачивающимися остзейскими предками – такую свиданку обломал», – подумал я. Теперь ведь не отвертишься, срочное дело, господа офицеры, а ведь мог бы, увидев, что я с барышней, тихо ретироваться… Да и вообще-то, мы еще никуда не прибыли, праздновать надо после выгрузки, а еще лучше – перед посадкой домой в Россию, если все вернемся, в чем я сомневаюсь.
Но
Сам Лев Николаевич весьма низко оценивал это произведение, называя «дребеденью», но, благодаря ему, русскую литературу все же знают за рубежом.