Камерные гарики. Прогулки вокруг барака (сборник). Игорь ГуберманЧитать онлайн книгу.

      Я уношу, помимо прочего,

      еще одно тюрьмы напутствие:

      куда трудней, чем одиночество,

      его немолчное отсутствие.

      Не во тьме мы оставим детей,

      когда годы сведут нас на нет;

      время светится светом людей,

      много лет как покинувших свет.

      Неощутим и невесом,

      тоской бесплотности несомый,

      в тюрьму слетает частый сон

      о жизни плотской и весомой.

      Я рад, что знаю вдохновение,

      оно не раз во мне жило,

      оно легко, как дуновение,

      и, как похмелье, тяжело.

      Жаждущих уверовать так много,

      что во храмах тесно стало вновь,

      там через обряды ищут Бога,

      как через соитие – любовь.

      Как мечту, как волю, как оазис —

      жду каких угодно перемен,

      столько жизней гасло до меня здесь,

      что тлетворна память этих стен.

      Когда с самим собой наедине

      обкуривал я грязный потолок,

      то каялся в единственной вине —

      что жил гораздо медленней, чем мог.

      Мне наплевать на тьму лишений

      и что меня пасет свинья,

      мне жаль той сотни искушений,

      которым сдаться мог бы я.

      Волшебный мир, где ты с подругой;

      женой становится невеста;

      жена становится супругой,

      и мир становится на место.

      Надо жить и единственно это

      надо делать в любви и надежде;

      равнодушно вращает планета

      кости всех, кто познал это прежде.

      Фортуна – это женщина, уступка

      ей легче, чем решительный отказ,

      а пластика просящего поступка

      зависит исключительно от нас.

      Не наблюдал я никогда

      такой же честности во взорах

      ни в ком за все мои года,

      как в нераскаявшихся ворах.

      Лежу на нарах без движения,

      на стены сумрачно гляжу;

      жизнь – это самовыражение,

      за это здесь я и сижу.

      Мы постоянно пашем пашни

      или возводим своды башен,

      где днем еще позавчерашним

      мы хоронили близких наших.

      Горит ночной плафон огнем вокзальным,

      и я уже настолько здесь давно,

      что выглядит былое нереальным

      и кажется прочитанным оно.

      Сгущается вокруг тугой туман,

      а я в упор не вижу черных дней —

      природный оптимизм, как талисман,

      хранит меня от горя стать умней.

      Здравствуй, друг, я живу хорошо,

      здесь дают и обед, и десерт;

      извини, написал бы еще,

      но уже я заклеил конверт.

      За то, что я сидел в тюрьме,

      потомком буду я замечен,

      и сладкой чушью обо мне

      мой образ будет изувечен.

      Мне жизнь тюрьму, как сон, послала,

      так